Пародия Стругацких не высмеивает подразумеваемый текст Нового Завета. Она просто использует этот текст как стандарт, "под которым изучается современность"114. Действительно, Стругацкие используют пародию на текст Библии как приспособление для критической атаки на самогоноварение в советских институтах. Пародирование хорошо знакомого текста Библии дает авторам удачную стартовую площадку для насмешки над современными, специфически человеческими пороками. Пассаж о маленьких чудесах ученых превращении воды в вино - дает говорящий контекст сцене встречи Нового года: "Стаканы сдвинулись. Потом кто-то сказал, осматривая бутылку: - Кто творил вино?"115 (129) . Вместе эти сцены могут быть прочитаны как зашифрованный намек на самогоноварение. Слово "творил", подразумевающее высшую форму креативной деятельности, не подходит и в то же время комически соответствует любой деятельности ученого. Когда появляется это значение, два слова парадигматически формируют комическую оппозицию. Тема самогоноварения в Институте всплывает далее в образе гигантского дистиллятора Детского Смеха, который может оказаться хорошо замаскированным самогонным аппаратом: "Я отомкнул дверь центрального зала, и, стоя на пороге, полюбовался, как работает гигантский дистиллятор Детского Смеха, похожий чем-то на генератор Ван де Граафа." (104). Были, впрочем, времена, когда алкоголь использовался как источник вдохновения и релаксации в работе ученых, как, например, в сцене, когда Роман, участвующий в решении проблемы контрамоции, пьет живую воду: "Роман откашлялся и выпил кружку живой воды" (237). Бесславный эксперимент Выбегалло с моделью нового человека проводился и, предположительно, описывался под влиянием алкоголя, поскольку сам Выбегалло и корреспонденты местной газеты показываются в лаборатории в состоянии алкогольной интоксикации: "...Полез Амвросий Амбруазович Выбегалло. Настоящий. От него пахло водкой, зипуном и морозом. Все эти сцены комедийны, а некоторые - и пародийны, но многочисленность этих образов определенным образом усиливает их сатирический код. Это - сатира на некоторые аспекты жизни в советских научных городах - на бегство от реальности в алкоголь - вот свидетельство из Академгородка: "Социальная жизнь радикально изменилась с той поры, как были закрыты кафе и клубы; она преимущественно подпитывалась водкой и коньяком, неизбежными спутниками любого сборища. Дома люди больше не разговаривали, не обменивались точками зрения - они словно бы потеряли навыки интеллигентного разговора или слушания. Одиночка-пьяница появился и победил. Местные социологи утверждают, что не менее 35% мужчин и женщин в Академгородке пили постоянно, многие из них - ежедневно."116 В этом контексте название Института (НИИЧАВО), появляющееся в начале произведения, может рассматриваться как сатирический комментарий качества и ценности самого Института. В России, равно как и в других странах, распространена вера в лечебные свойства алкоголя. Отсюда читатель может вывести, что таинственная живая вода - это просто алкоголь. Вся суета с живой водой, возвращающей мертвую рыбу к жизни и великими проектами превращения воды всех морей и океанов в живую может показаться аналогом гротескных мечтаний алкоголика и сатирой на пьянство как эскапизм, как решение всех проблем. Живая вода во всех ее формах, будь то волшебно-сказочный источник жизни и бессмертия, или алкогольный напиток ученых, или некая химическая смесь, в конце концов, остается все же многозначным образом. После эксперимента по возвращению к жизни мертвой и выпотрошенной рыбы, ученые спорят, могут ли цели природы включать "нежить". Воодушевленный успехом с выпотрошенной рыбой, Корнеев предлагает эволюционную цепочку: антивирус-белок-человек (Амперян)-нежить. Он не реагирует на саркастический, анекдотический вывод Амперяна из такого рода рассуждений, а именно: что рюмка коньяка и ломтик лимона с сахаром - венец творения: " - У меня есть один знакомый, - сказал Эдик. - Он утверждает, будто человек - это только промежуточное звено, необходимое природе для создания венца творения: рюмки коньяка с ломтиком лимона. - А почему бы в конце концов и нет?" (163-4). Корнеев - наиболее упорно работающий ученый в Институте. Он является лучшим воплощением распространенной в Институте теории, что счастье может быть найдено в самой работе и в постоянном стремлении к познанию. Поддержка им "коньячной теории" привносит карнавальное переворачивание в институтскую теорию счастья и бросает комический амбивалентный свет на всю деятельность Института. Наконец, это дань остроумию и вдохновению, а также иронический тост и гедонистическое приветствие играм НИИЧАВО.