Сжимая в руке бумажку, на которой Мышкин накарябал ему свой адрес, Акакий быстро шагал по улице Чернышевского, как вдруг был застигнут снежной метелью. Он всегда считал, что при таком морозе снега не бывает, и вот тебе на – колючий ветер лупит по лицу ледяной дробью. Нахлобучив шапку по самые глаза и засунув руки в самую глубину карманов, он не мог сдержать самодовольную ухмылку – пальто делало свое дело бесподобно, словно щит отражая белые кристаллики, и ему было тепло как в своей постели дома. Он стал вспоминать о том, как бедствовал в прежнем пальто, как он в нём дрожал и пританцовывал, как носился от одних дверей к другим словно какой-то псих, как у него ломило кости и текло из носа ... как вдруг почувствовал, как чья-то рука скользнула по его руке. Он инстинктивно отпрянул а, придя в себя, стал пытливо изучать идеально – овальное лицо девицы, которая схватила его за руку и шагала в ногу с ним так, словно они были старыми знакомыми, идущими на вечернюю прогулку. – Прохладный вечерок, –
проворковала она, заглянув ему в глаза.
Акакий не знал, что ему делать. Он вглядывался в ее лицо с восхищением и боязнью – неужели это происходит с ним? – плененный ее откровенными глазами и подкрашенными ресницами, светлыми локонами, окаймляющими ее меховую кепку, мягким призывным блеском ее импортной губной помады. – Я ... я не понимаю, – сказал он, пытаясь вытащить руку из кармана.
Она цепко держала его руку. – Вы такой интересный мужчина. Вы ведь работаете в министерстве? Мне нравится ваше пальто. Оно такое стильное.
– Извините меня, – сказал он, – Я ...
– Не хотите прогуляться со мной? Я сегодня свободна. Мы могли бы выпить, а потом ... – Она прищурилась и крепко сжала его руку, все ещё погруженную в карман пальто.
– Нет-нет, – ответил он. Его голос на слух показался ему неестественным и чужим, словно бы его вдруг вставили в чье-то чужое тело. – Вы понимаете, я не могу, правда ... я ... иду на званый ужин.
Они остановились и стояли так близко друг к другу, словно пара влюбленных. Она взглянула на него умоляюще, а затем сказала что-то насчет денег. Снежный ветер хлестал им по лицам, а пар от их дыханий перемешивался, образуя белые клубы. И тут вдруг Акакий кинулся бежать, помчав по улице так отчаянно, будто за ним гналась целая армия цыганских скрипачей и жадных американских ростовщиков. Его сердце бешено колотилось под стандартно-коричневым шерстяным костюмом, слоями пуховой подстежки и мягкой, но непромокаемой верблюжьей тканью его стильного пальто.
– Акакий Акакиевич, как я рад вас видеть. – Родион, поджидал его у двери, обдувая кончики своих пальцев. Рядом с ним стояла низенькая круглолицая дама в расшитом домашнем халате, которая, как понял Акакий, была его супругой. – Маша, – представил ее Родион и Акакий, слегка поклонившись, достал пакет с конфетами. К своему ужасу он обнаружил, что в уличной толкотне пакет слегка примялся и соевая глазурь запачкала донышко белого кондитерского пакета. Улыбка на Машиных губах вспыхнула и угасла так же быстро, как пролетает скоротечный видеоклип о сельскохозяйственном чуде. – Ну что вы, не надо было, – сказала она.