Боль и потрясение охватившие тогда Акакия были столь же острыми, как если бы его ударило электротоком, словно это была рефлекторная реакция на разряд электродов вживленных в мозг подопытных собак и обезьян в государственной лаборатории. Он покраснел весь аж до самой лысой своей макушки. – Как вы смеете намекать на ... – зашипел он, брызгая слюной, и тут же осёкся, неспособный от перевозбуждения закончить фразу. В отвращении отвернувшись от продавца, он схватил первое попавшееся под руку зимнее пальто и бросился вон, чтобы успеть занять место в нескончаемой уличной очереди.
Вот так он и стал обладателем дрянной тряпки, сидящей на нем так же элегантно, как тент на цирковом шатре. Подкладка была вся в клочьях свалявшейся шерсти, а на месте шва под правым рукавом зияла дыра, похожая на рваную рану. Ему следовало быть осмотрительнее и лучше контролировать свои эмоции, нужно было прийти туда в другой день. Сейчас, когда он быстро шагал по улице Герцена, машинально обняв себя за плечи, он решил, что завтра утром заглянет к портному Петровичу. Подшить тут, подштопать там, может, укрепить подкладку, и, глядишь, пальтишко будет как новенькое. Кого волнует, что оно мешковатое и старомодное? Он же не стиляга. – Да, к Петровичу, – подумал он. – Прямо с утра.
Акакий проснулся ровно в семь утра – комната задубела от холода, кисловатым духаном постного картофельно-лукового супа несло из совсем неуместных мест. На улице, конечно, ещё было темно. В это время года рассветало только в девять, а снова темнело в пол – третьего дня. Он оделся при свете свечки, застелил кровать и подогрел себе на завтрак гречневой каши с прокисшим молоком. Обычно он завтракал в своем закутке коммунальной кухни, но сегодня утром воспользовался компактной походной электроплиткой, постеснявшись пройти по коридору и побеспокоить соседей – Романовых, Ерошкиных и пожилого Стаднюка. Выскользнув за дверь десятью минутами спустя, он услышал как Ирина Ерошкина своим визгливым голосом пилила своего благоверного: – Вставай, Сергей! А ну подымайся, пьяная ты скотина! На завод пора! На работу! Совсем забыл что это такое?
На улице было где-то под тридцать градусов мороза. Акакий натянул два свитера поверх своего шерстяного костюма стандартно- коричневого цвета (министерские острословы называли его говняно-коричневым) и все равно холод заставлял его пританцовывать. Утешения ради надо сказать, что на улицах полно было и других плясунов, трясунов, бегунов и прыгунов, которые все будто угорелые спешили добраться до теплых помещений, пока не лопнули от мороза, как это бывает с дешевым стеклом. Увы, Акакия это не утешало. На момент, когда он словно доктор Живаго, драпающий от Красных партизан,