Свой обеденный перерыв Акакий предпочитал проводить у окна тусклого коридора на первом этаже, не желая терпеть шум и толчею штатной столовки. Он, чавкая, жевал черствый бутерброд с луком (масло он последний раз пробовал много недель назад), запивая его слабеньким чаем из термоса, и рассеянно проглядывал заголовки газеты «Известия»: РЕКОРДНЫЙ УРОЖАЙ ЗЕРНА, КАМСКИЙ АВТОЗАВОД В ТРИ РАЗА НАРАЩИВАЕТ ВЫПУСК ПРОДУКЦИИ, АКЦИЯ ПРОТЕСТА АМЕРИКАНСКИХ НЕГРОВ.
Вернувшись за свой рабочий стол, он тут же понял, что что-то здесь не так, он явно чувствовал это, но не мог определить что именно. Остальные его коллеги глазели на него, но как только он поднимал глаза, они их опускали. В чем же дело? На столе у него всё было на месте – календарь, миниатюрный Олимпийский Мишка, его коллекция цитат из Революционного Устава Союза Советских Деловодов, собранных им за двадцать пять лет непрерывного стажа, ... и тут его осенило: он опоздал! Он же задремал во время обеда и, видимо, вернулся на рабочее место позже, чем следует.
Резко как ошпаренный он обернулся к часам, но, убедившись в том, что он как всегда пунктуален, тут же понял также причину странного поведения его коллег. Он обнаружил, что над натуральной величины статуей Ленина, будто ангел-хранитель надзирающего над кабинетом, совершено мерзокощунственное надругательство. Какой-то горе-шутник, чей-то прихлебатель, украл его, Акакия, пальто и накинул его на плечи статуи. Это уж слишком! Тупые бездушные ублюдки! Весь побагровевший от обиды и гнева он вскочил на ноги. – Как же вы могли? – закричал он. Десятки коллег потупили взор. – Как вы могли так поступить со мной, товарищи?
Они прыснули. Все как один. Даже Турпентов и Моронов, хоть были так пьяны, что еле ворочали головами, даже Родион Мышкин, который иногда в обед играл с ним в шахматы. Что с ними такое? Неужели бедность – повод для насмешек? Только представьте себе это зрелище! Пальто, облепившее плечи Ленина словно какой-то порослью бурьяна, подмышка вырвана, а длиннющий спутанный жгут шерсти свисает с полы как хвост! Акакий пересёк кабинет и, взобравшись на пьедестал, содрал со статуи свое пальто. – Что с вами? – пролепетал он. – Мы же все трудящиеся, или как?
Почему-то это вызвало очередной взрыв хохота, пронесшийся по комнате с грохотом прибойной волны. Белобрысый блатной, этот подонок, открыто скалился ему, чувствуя себя безнаказанным за своим столом в дальнем конце кабинета, Моронов прятал улыбку под красным распухшим от водки носом. – Граждане! – взывал Акакий. – Товарищи!