Безрезультатно. И тут, изнемогая от досады, стыда и отчаяния, он возопил так, как никогда в жизни ещё ему не приходилось, взревел как зверь в клетке: – Братья!!!
В кабинете воцарилась тишина. Все были шокированы тем, что он вышел из себя, никак не ожидая, что этот человечек, двадцать пять лет остававшийся невозмутимым и бесстрастным как статуя, состоит из плоти и крови. Акакий же, не ведая, что творит, застыл на месте – в одной руке пальто, другая для опоры вцепилась в плечо каменного Ленина. И вдруг словно что-то на него снизошло – он неожиданно ощутил себя героем, оратором, почувствовал, что может реабилитироваться по части красноречия, пристыдить публику неподготовленной речью, может взойти трибуну как один из революционных матросов броненосца «Потёмкин». – Братья, – повторил он уже более сдержанно, – неужели вы не понимаете ...
Его пламенную речь прервал грубый выкрик из дальнего конца кабинета. Это его подколол белобрысый блатной, которого тут же поддержал его долговязый прихлебатель, за ним – Турпентов, и уже через секунду все коллеги снова дружно потешались и глумились над ним. Молча сойдя с пьедестала, Акакий выскользнул за дверь.
По меркам Москвы (даже при её дефиците жилья) жилплощадь Акакия была весьма скромного размера – может, всего лишь наполовину больше, чем та каморка, что довела Раскольникова до убийства. На самом деле под жильё ему была отведена прихожая мрачной четырёхкомнатной коммуналки, где жили ещё восемь Романовых, пятеро Ерошкиных и пожилой Стаднюк. Естественно, главный изъян жилплощади Акакия состоял в том, что каждый, кто входил в коммуналку и выходил из нее, должен был пробираться через его жилплощадь. То Сергей Ерошкин заявится с трехдневного бодуна, то Ольга Романова затеет обжиматься с хахалем под входной дверью, а у него через комнату такой сифон, что аж свистит, и хрен уснешь, то залётные собутыльники-старпёры Стаднюка, шатаясь, ломятся в дверь, словно стадо слонов, спешащих к своему таинственному могильнику, где им предписано умирать, когда пришёл их час. Это было невыносимо. Или, вернее, было бы, если бы Акакий хоть сколько-нибудь придавал этому значение. Однако ему и в голову не приходило роптать на судьбу, не говоря уж о том, чтобы потребовать поочередно меняться комнатами со Стаднюком или попробовать найти себе жильё по-пристойнее. Ведь он же никакой-то там нытик, мягкотелый буржуазный бюргер, а трудящийся революционно-коммунистической закалки и образцовый гражданин Союза Советских Социалистических Республик. После того, как будут решены задачи промышленного производства, партийное руководство уделит внимание жилищным проблемам. А пока что от нытья нет никакого проку. В конце концов, если ему так уж нужно будет побыть наедине, он может забраться в платяной шкаф.