Лишать людей свободы было его профессией, и он делал это, не меняя выражения лица.
Арестованные молча выложили свои жалкие пожитки на стол. Эрни снял рюкзак и протянул его надзирателю вместе с единственным другим принадлежащим ему предметом — грязным носовым платком. Я ничего не скажу о мятных, мелькнуло у него в голове.
— Обыскать их, — приказал арестовавший их сержант. — У них может быть оружие.
Констебль начал по очереди обыскивать заключенных.
— Осторожнее, — робко запротестовал человек в шляпе, набитой бумагой.
Эрни казалось, что сердце его совсем перестало биться. На лбу его выступил пот, когда констебль стал грубо ощупывать его ноги, бока и подмышки.
— Что это? — спросил констебль, нащупав конфеты.
Он сунул руки в карманы пальто Эрни и вытащил две пригоршни конфет.
— Немножко леденцов, — с вымученной улыбкой ответил Эрни.
Констебль рывком расстегнул пальто Эрни, и тюремщики и арестованные в изумлении смотрели, как он стал извлекать мятные леденцы из карманов Эрни и класть их кучками на стол. Эрни чувствовал себя так, словно его раздели догола на глазах у целой толпы.
Опустошив все его карманы, констебль хлопнул Эрни по животу и вытащил рубашку из брюк. Конфеты дождем посыпались на пол.
— Где ты взял эти мятные? — спросил сержант, обретя наконец дар речи.
На широком, плоском лице надзирателя мелькнуло подобие улыбки.
Прежде чем Эрни успел ответить, надзиратель сказал:
— Подбери их. Они будут лежать вместе с другими вещами до окончания следствия.
Констебль помог Эрни собрать конфеты. После того как были закончены все формальности, появился стражник и, звеня ключами, увел заключенных.
— Когда нас выпустят? — спросил один из них. — Жена будет беспокоиться.
— Надо было думать об этом раньше, — бросил ему вслед сержант.
Стражник отпер огромную дверь, ведущую в коридор, по обе стороны которого находились камеры. Когда он открыл первую дверь справа, Эрни увидел пьяного, спящего на столе возле аппарата для снятия отпечатков пальцев. Арестованные по одному вошли в камеру, ярко освещенную прожектором, прикрепленным над дверью. В камере с каменным полом было пусто, лишь в дальнем углу стояла параша, от которой шла удушливая вонь.
Дверь за стражником захлопнулась, и заключенные кое-как разместились, присев на корточки. Человек в шляпе, набитой бумагой, отправился к параше. Эрни Лайл по-прежнему мог думать только о мятных леденцах, все остальное было забыто, даже то, что он стал политическим заключенным. Его мысли были прерваны шумом, доносившимся из канцелярии через гулкие коридоры.