Сформировавшееся к началу XX в. женское движение в России также придавало большое значение юридическому статусу женщины, как в настоящем, так и в прошлом, однако фокусировалось в первую очередь на современном положении женщины. В центре внимания феминистской историографии была проблема неравноправия и ее последствия. I'. О. Лихачева и Е. II. Щепкина, анализируя жизнь русской женщины, противопоставляли представительниц знатной среды и простолюдинок, показывая, что здоровее, с их точки зрения, были отношения в крестьянской семье. Женщина в ней, по их мнению, имела больше свободы и равенства, поскольку принимала участие в семейном производстве.[209] Однако члены женских организаций были в целом замяты актуальными для того времени вопросами: бесправием, ограниченным доступом к образованию, катастрофическими условиями труда работниц, проституцией, «торгом белыми рабынями». Именно отсутствие образования виделось причиной неравноправия и низкого статуса женщины в обществе и семье.[210]
Так или иначе, как показывает обзор дореволюционной литературы, XVIII в. оказался вне поля зрения специалистов, чьи усилия в основном были направлены на изучение либо допетровской эпохи, либо недавнего положения женщины. XVIII в. воспринимался как период начавшегося улучшения дел в связи с петровскими реформами, «российским матриархатом», трансформацией православной доктрины. Положение женщины затрагивалось в контексте изучения брачно-семейного права (среди редких упоминаний причин развода или «несогласной жизни супругов») и так называемого женского правления, то есть нахождения у власти императриц на протяжении большей части XVIII в.
Советская историография практически не внесла никаких изменений в сложившуюся в науке ситуацию. К тому же темы, связанные с «бытовыми аспектами» жизни общества, куда автоматически попали и супружеские отношения, включая супружеское насилие, не являлись приоритетными и чаше разрабатывались этнографами, нежели юристами и историками. Актуализация супружеского насилия также не могла способствовать развитию исследований в данной области (как это произошло в Европе и США в 1960-80-е гг.), поскольку в СССР проблемы домашнего насилия просто не существовало, равно как и релевантного законодательства по этому вопросу. Лишь учебники семейного права иногда делали краткий экскурс в историю семейно-брачного права, описывая сугубо формальные нюансы брака и развода. Такая картина, особенно в отношении XVIII в., оставалась типичной вплоть до начала XXI в. Если общеисторические аспекты социальной и политической трансформации, в том числе изменения в законодательной сфере, и портреты великих женщин (Екатерины II, Екатерины Дашковой, других русских императриц и светских дам) оказались привычными темами исторических работ, то свидетельства о «насилии против женщин» (в частности, сексуальном и домашнем) так и остались маргинальными сюжетами. Западная историография в целом повторяет российскую модель: интерес к различным сторонам жизни и сюжетам допетровской эпохи и XIX в., несомненно, можно объяснить доступностью и хорошим знанием источников по обоим периодам благодаря изысканиям дореволюционных специалистов, а кромстого, исследовательскими приоритетами изучать переходные этапы в развитии женского вопроса. Как было сказано выше, XVIII в. таким этапом не считался. Работы Евы Левиной, 11)пси Шилдс Колл май, Нады Бошковска по XVII в., исследования Барбары Энгель и Беатрис Фарнсворт по XIX в. обеспечили прекрасную методологическую и содержательную базу для понимания процессов распространения насилия против женщин в соответствующие переломные шохи.