В дальнем уголке истерзанного, только начавшего залечивать раны сознания гнездилось беспокойство — Селефаис тоже был удивительно реален. Настолько, что его создателю Куранесу[8] пришлось дорого заплатить за прекрасное сновидение. Лие нужно было убедиться, что это не сон, что она сейчас не откроет глаза в холодном домике, за окном которого стелется туман — такой же, как и в её душе все эти страшные четыре дня.
«Что же делать?..» — она хотела слегка закусить губу, но, погрузившись в сомнения, слишком сильно сжала зубы. И эта внезапная вспышка боли дала ей ответ.
Понимая, что это глупо и отдаёт суеверием, Лия взглянула из-под ресниц на Ильинского.
Он ни разу не целовал её во снах.
Она открыла было рот, желая сразу же озвучить свои мысли, даже не боясь показаться смешной, но слова так и застряли в горле — Ильинский опередил.
Он поцеловал её. Сначала осторожно, будто спрашивая разрешения, а затем крепко и уверенно, полностью завладевая губами. Казалось, в этот поцелуй он вкладывает все: нежность, грусть и страх, которые повсюду сопровождали его. Чуть приоткрыв глаза, Лия увидела, как неровно подрагивают светлые ресницы Ильинского. А сердце трепетало и болезненно и сладостно сжималось в такт этим коротким взмахам, заметным на самой границе восприятия.
Пальцы Вадима Борисовича прочертили контуры шеи Лии, спустившись на открытые широко распахнутым воротом рубашки ключицы. Волна мурашек пробежала по спине. В сознании вспыхнула мысль, что он никогда не целовал её так. Хотя… что значит никогда? Это был их третий поцелуй.
— Вадим… Борисович, — тихо засмеялась Лия, понимая, что её хихиканье звучит похабно. Но она не могла иначе — пережитое напряжение рвалось на волю, а тепло рук, которые находились совсем близко от чуть прикрытой тканью груди, путало мысли, заставляя вести себя странно и как-то мерзко. — Не здесь же… — она попыталась высвободиться из его объятий, но он только крепче прижал её к себе.
— Я не обнимал тебя с весны, — произнёс Вадим Борисович, крепко и нежно проводя ладонями по спине Лии. Она чувствовала тепло его рук, которое буквально прожигало сквозь мокрую рубашку.
— Только не говорите мне про секс после ссоры, — хихикнула Лия, скользящим движением проводя пальцами по полуприкрытой рубашкой груди Ильинского.
— У нас другого и не было, — ответил Ильинский, глядя на Лию со смесью веселья и какого-то непонятного желания.
Даже то исступление, которое мелькнуло в его глазах в ту злополучную ночь, не было таким, от него скорее веяло безысходностью. Так, вероятно, пронеслось в шуршащих как листья ивы мыслях Лии, выглядят глаза, в которых переплетаются боль и гнев. Попытка доказать себе и всему миру, что то, что желанно более всего, на самом деле ненужно. Тщетная попытка обмануться и забыться. Сейчас желание было иным: тёплым, густым, подобно мёду, оно обволакивало, заставляя довериться. Лия чуть вздохнула и порывисто прильнула к губам Ильинского. Сама. В первый раз.