― Бери. ― Ильинский подошёл к ней вплотную.
― Мы что, опять друзья? ― Лия, наклонив голову, взяла рубашку.
― От тебя зависит, ― Ильинский не смотрел на неё, как делал всегда, когда чувствовал себя неловко или виновато.
― Я с вами не ссорилась, ― чопорно ответила Лия. ― Ой, Вадим Борисович, ― она неловко улыбнулась, ― у вас перо в волосах.
Она подняла руку и убрала невесомое пушистое пёрышко с пепельных волос Ильинского, небрежно упавших на высокий лоб. С последнего обхода она принесла горлицу, которая забавно ворковала и роняла бледно-розовый пух, хлопая крыльями. Лия посчитала это хорошим знаком, хотя никогда особо не любила голубей.
Ильинский никак не отреагировал на невесомое прикосновение пальцев Лии к своим волосам; она делала это много раз, и, в какой-то степени, Вадим Борисович уже привык к подобным проявлениям заботы. Лишь едва заметный блеск в его глазах, разогнавший на миг прочно гнездившуюся там тоскливую пустоту, подсказал Лии, что ему приятно.
― Я пойду, ― разорвала повисшее неловкое молчание Лия. ― Кажется, мальчики уже намылись, ― она и правда слышала, как легко вертевшаяся на петлях дверь бани с размаху ударила о деревянную стенку. ― Спасибо за рубашку. ― И она быстрым шагом направилась в баню.
Андрей и Эдик постарались на славу — внутри был настоящий «ташкент». Лия с наслаждением вдыхала тяжёлый воздух, пропитанный запахом хвои — геологи сходили до ближайших елей. Оказаться в горячей бане после холодной реки было приятно, и Лия, смывая пушистую белую пену от шампуня с волос, думала, что всё это было не напрасно. Не зря она искупалась, не зря оставила цепочку, не зря язвила все эти четыре дня. Видимо, это и была единственная возможность пробиться через глухую стену, которую выстроил вокруг себя Вадим Борисович.
У него не было семьи. Лия вдруг вспомнила об этом, яростно вытирая полотенцем волосы, когда вышла из жаркой парилки в предбанник, где потоки непривычно холодного вечернего воздуха буквально вонзились в кожу острыми лезвиями. Стараясь не обращать на них внимания и беззвучно ругаясь, Лия надела шорты, набросила на плечи полотенце, и тут её взгляд упал на рубашку, лежавшую на банной лавке.
Чувствуя, как спина покрывается мурашками, а пальцы подёргиваются, Лия с замиранием сердца надела рубашку Ильинского — тёплую, флисовую коричневую в клетку, которая была ей почти как платье. Прикосновение мягкой ткани к ещё влажной и горячей коже прошлось дрожью по всему телу, заставляя горло пересохнуть. Лия вздохнула, чтобы унять частое дыхание и прикрыла глаза. Если она так остро реагирует на вещи, которые носил Вадим Борисович, и на его поцелуи, то как она поведёт себя, если он захочет чего-то большего.