— Почему моя мамочка не назвала этого? — спросила она, поднимая игрушечного львенка, оставшегося без имени.
— Она назвала, малышка, но я, хоть убей, не помню, как. Я помню только Зельду, Кенсингтона, Уинстона и Лондон. Я не могу вспомнить имя этого. Может, ты дала бы ему имя.
— Нет, нам лучше выяснить это, возможно, в зоопарке нам скажут.
— Хм, сомневаюсь, но ты можешь спросить у бабушки Сары. Может твоя мамочка рассказала ей об этом.
— Позвони ей.
— Сейчас? Уже почти девять вечера, она, должно, быть спит.
— Пожалуйста, папочка.
И вот они; волшебные слова. Мы с Грейс улыбнулись друг другу, когда он отодвинул ее немного и достал свой телефон.
— Бабушка, мой папа купил мне маму львицу и четырех львят из зоопарка. Я не могу подыскать имя последнему.
Я прикрыла рот рукой, чтобы не засмеяться. Сара бы точно не поняла, о чем она говорит с таким объяснением.
— Нет, нет. Моя мама уже назвала их. А папа не может вспомнить, как звали последнего. — Пи кивнула головой и издала короткое — угу.
— Почему ты повесила трубку? — спросил Блейк.
— Это Фэшн.
— О, Боже, точно. Твоя мама назвала его Фэшн в честь лондонской недели мод. Мы болтали об этом, пока ждали, когда родятся детеныши. Твоя мама заставила меня пообещать, что я свожу ее туда однажды.
— И ты свозил? — спросила Пи, держа в руках игрушечного львенка по имени Фэшн.
— Нет, у меня не было возможности. Она сильно заболела.
— Мама Микки болела также сильно, как и моя мама, — сказала Пи, зевая.
— Да, так и было. Ну, ладно. Думаю, ты, вероятно, захочешь спать со всеми этими львами, да?
— Да, со всеми. Они должны услышать сказку.
— Бабушка Сара привезла тебе новую книгу. Ты ее уже читала?
Я шмыгнула обратно в ванную, а Грейс побежала в свою комнату. Мое сердце было переполнено любовью. Я так любила эту жизнь. Я разделась перед зеркалом, пока аромат ванили витал в воздухе, а ванна была заполнена пеной. Завязав волосы в пучок на затылке, я спустила вниз по плечам ярко розовые лямки. Я стояла голая, подняв руки над головой, как моя мама научила меня. Не было никаких видимых бугорков, но надавливание напомнило мне о том, что это все еще было там. Кончиками пальцев я обвела каждый сантиметр своей груди, откладывая худшее напоследок. Я вздохнула и опустила руки, когда нащупала ее. Она все еще была там. Она не стала больше, но и не уменьшилась. Пофиг! Я ничего не могла поделать, лишь позволить судьбе взять бразды в свои руки. Я знала эту болезнь, как свои пять пальцев, и я уже понимала, что ее невозможно контролировать. Врачи лгали, и они не сделали все, что могли бы. Если бы сделали, она по-прежнему была бы здесь.