— Потому что ты — одна из них, — сказала Ада.
Я вздрогнула от ее голоса, забыв, что она не только в одной комнате, но еще и сидит рядом.
— Прости? — спросила я, сердце колотилось чаще.
Она закатила глаза.
— Я сказала, что ты — одна из них. Я спросила, почему в твоей кофейне такие понимающие, и ответила, что ты — одна из них. Лодырь. Такие им там нужны. Я говорю с собой, ведь ты меня не слушаешь. Никогда.
Это было не так. Не совсем.
— Как прошла ночь? — спросила я, осторожно садясь. Я потерла виски, комната кружилась. Казалось, что мой матрас плавал на воде.
— А тебе это нужно знать? — едко спросила она.
Я посмотрела одним глазом. Это было не так больно, как двумя.
— Да, не веди себя как эмо.
Я видела, что она хотела сказать, что это я веду себя как эмо. Но она подавила это. Первое слово всегда считалось сильнее.
— Раз тебе важно знать, мы расстались.
Я открыла другой глаз, чтобы видеть ее лицо лучше. Она упрямо выпятила подбородок. Она выглядела уверенно.
— Ты в порядке?
Она кивнула.
— Никогда еще не было лучше.
— Значит, ты поступила правильно. Как он это воспринял?
Она рассмеялась и широко улыбнулась.
— Ему хватило наглости заявить, что он долго ждал, но так ничего и не получил.
— Какой же придурок, — сказала я, желая избить Лейтона.
— Настоящий придурок, — подтвердила она. — Так я и убедилась, что сделала правильный выбор. Он так злился, его лицо стало красным, он лепетал бред, говорил, что я никогда уже…
Я издала злой смешок.
— Этот мажор доиграется, и футбольная команда захудалого колледжа разобьет ему голову.
— Если ему повезет, — сказала она, гладя пальцем узор на моем одеяле. — А потом я сказала ему, что, видимо, противно, когда тебя так бросают. И я ушла. Ну, показала ему палец. И ушла.
Хоть моя голова болела, я склонилась и обняла Аду.
— Я тобой горжусь, — выпалила я, чувствуя себя странно эмоциональной.
Она фыркнула.
— Потому что ты так не умеешь, — но я видела, что она обрадовалась.
— Эй, послушай…
Меня перебил ужасный крик с первого этажа.
Крик нашей матери.
Мы на миг с ужасом взглянули в глаза друг другу, вскочили с кровати как можно быстрее. Я была только в длинной футболке, но это было не важно. Я никогда не слышала от мамы такой крик, и я молилась, что мы, спустившись, не обнаружим ее мертвой на полу.
Мы перепрыгивали по две ступеньки за раз, Ада крикнула:
— Мам!
— Девочки! — вопила она, звуча спокойнее, что меня обрадовало. Ее голос доносился из кабинета моего отца.
Мы поспешили туда. Дверь была открыта, мама стояла посреди комнаты, стопка бумаг была у ее ног, облака пыли поднимались, заметные в свете солнца, льющемся из окон, где были свернуты жалюзи.