— Вы с ума сошли! — услышал я ее голос. Ее горячие руки схватили меня за запястья. — Вы с ума, вы с ума сошли!
Она втянула меня в тамбур. Ладонями прижимала к груди мокрую от дождя рубаху. Целовала меня в подбородок.
— Вы сумасшедший, что ли!
Мы прошли по вагону в наше купе. Не зажигая света, стояли. Она расстегивала мне рубаху. Я чувствовал слетающий с ее пальцев тонкий жар. Из ее касаний на моей груди создавался исчезающий мгновенный рисунок.
Весенняя гроза бушевала в Забайкалье. Мы неслись под ливнем, стучащим в стекло.
Оставив Людмилу в городской гостинице, я побывал на озере Кенон под Читой, где высится бетонная громада ТЭЦ и на ее теплотрассе колышется город с дымами, с проблесками самолетов, летящих на БАМ, на Чару, на Чульман. А здесь тянулись ряды застекленных теплиц. В их душной и жаркой прели, среди желтых звезд цветущих огурцов я говорил с агрономом, высоколобым, с мерцающей синью глаз.
— Такие, как эти теплицы, идут на все рудники и объекты. Мы им свой опыт дарим. Закладывают поселок, разрез — и сразу теплицы. Здесь овощи выращивают со времен декабристов. Они сюда капусту, и огурцы, и салат завезли. А знаете, какие у нас сорта есть? Все вредное из организма вымывают. Зачем нам с Кубани овощи возить самолетами, мы их здесь, под Читой, сами вырастим! Правильно я говорю?..
Я слушал. Смотрел в его лицо, думая, кто его прадед! Лихой ямщик или декабрист? И тот и другой смотрели, тоскуя, на эти дождливые, волнистые сопки. Одному мерещился мраморный лев и граненый фонарь у подъезда. Другому — мягкая рожь и красный в избе цветок. Так и срослись тоской в своих детях и внуках. И этот — уже старожил. Он живет у громады ТЭЦ среди электричества, пара и стали. Но, может, хоть в снах примерещится залетевшая неизвестно откуда красная на окошке герань, в инее — граненый фонарь?
— В мерзлоте, в мерзлоте их растить. Правильно я говорю?
В обкоме, в отделе промышленности, двое людей, сошедших час назад с вертолета, усталые, с почернелыми лицами, пропахшие бензином, тыкали указками в карту. А она, аккуратно наклеенная на плотную ткань в разноцветных стрелках и ромбах, напоминала военную схему. Но это была просто карта, оттиск земли, просвеченной с самолетов, оплетенный паутиной визиров, где БАМ прорезал хребты к медному Удоканскому поясу, рассыпая вокруг себя семена поселков и станций.
— Иван Григорьевич, ты как хочешь, а я секретарю доложу. Это здешняя наша забота. Не по пустому месту дорога пройдет. Там же оленеводы, хозяйства. Там и шишкуют, и соболя бьют. А мы туда всей нашей техникой. Это как взрыв получится. Геологи в колхозах оленей брали. Деньги, конечно, большие платила, вроде бы выгодно. А что он, олень, после их езды? Кончен. Из хозяйства долой. Я бы тут с осторожностью подходил. Не взрывом, а мягче, мягче!