— Не Полина? — сказал Игнат Трофимович, дуя на блюдце.
— Полина, Полина! — подхватила Анна Анкифьевна. — Свадьба-то у нас тогда была. А стрелочница принесла отросточек в консервной банке. Хорошо принялся! Сперва в банке рос. Потом на другой год в худую кастрюльку пересадила. А потом и в ведро. Я тебя все просила: «Сколотил бы ты кадочку розе, а то ей в ведре тесно». Ты все: нет да нет. А потом взял да и сколотил. Как зыбку вырезывал, узором ее покрывал.
— Тес был, вот и сколотил, — отозвался Игнат Трофимович.
— Сейчас проезжали, в Читинском депо растет. В диспетчерской на Слюдянке растет. На Петровском, заводе, в зале ожидания, тоже стоит. Где еще-то, Игнат Трофимович?
— У Евстигнеева, у нерчинского начальника. Жена его приходила, брала.
— А к Тагилу? А выше? На каждом разъезде! А от Гурьева дорогу тянуть начинали, к нам в стройпоезд кто приходил? Помощник министра иль кто? Взошел. «Ах, — говорит, — какая у вас роза! Нельзя ли отросточек?» И ему дала!
— Какой тебе помощник министра! Так, один из Москвы, путеец.
— Все равно! В чьем-то дому, в Москве! Или в кабинете, в приемной растет!
— Она целебная. Ее хорошо настаивать и пить помаленьку, — сказал Игнат Трофимович.
— Ты-то знаешь небось! Как ты простыл тогда, когда в болоте под лед ушел? С воспалением легких лежал. И все бредил, бредил! Думаю, помираешь! Чем спасать? И будто кто надоумил! Цветков нарвала, отвар заварила. Им и отпоила тебя — воскрес. Вот она, роза!
Они пили чай при свете лампы, свисавшей с потолка на плетеном шнуре. Мимо, за стенками, проносились составы. И роза тихонько дрожала.
— Хоть и тесно от нее, а весело, — оглядывая ее всю, говорила Анна Анкифьевна. — Цветет и зимой и летом. Зимой еще гуще! Я из-за нее всегда два раза протапливаю. А помнишь, под Няндомой стукнул мороз, а нас пять дней дома не было, на карьере работали. Приезжаю, а моя роза замерзла! Ей все листья скрутило. Цвет осыпался. Как мне жалко, до слез! Я ветки ее увязала, тулупом накрыла и ведро с паром подставляла. Ничего, отошла. Опять зацвела.
— Корень тепло удержал, — сказал Игнат Трофимович. — В корне у нее вся сила.
— А под Астраханью как горели? Я из степи увидала: горят вагоны! Бегу со всеми. Кто о добре, кто о ребятишках, а я о розе. Успела, вытащила из вагона. Ей только макушечку чуть обожгло, а у меня брови все опалило.
Они смотрели на розу, кружившую вместе с ними по огромной земле. Ее выносило то к Баренцеву морю, то к Охотскому. То цвела она под полярным сиянием, когда в печке трещали дрова. То в степях у самой границы, и они поливали ее из старого чайника.