На критических углах (Михайлов) - страница 59
Евсюков снял со спинки стула серенький пиджак (он был в гражданском), набросил его на плечи и быстро вышел из зала.
Посетителей в ресторане было мало — обеды кончились, а для ужина еще не пришло время. За одним столом сидели муж, жена и маленькая девочка с торчащими косичками. Отец кормил девочку, приговаривая: «За папу, за маму». За другим столом двое мужчин в парусиновых костюмах, положив объемистые портфели на стул, пили пиво. В розовых кофтах, черных юбках, белых передниках и кружевных накрахмаленных кокошниках официантки, словно танцевальный ансамбль «Березка», неслышно плыли по залу.
Евсюков действительно скоро вернулся. Он с торжествующим видом сел за стол, запустил руку в боковой карман, извлек пачку денег и положил на стол:
— Не тревожьтесь считать, Геннадий Александрович, ровно две тысячи!
Когда Астахов хотел взять деньги, на его руку легла холодная, влажная ладонь Евсюкова:
— Одно маленькое условие: деньги не мои, приятеля, он вас не знает, просит, как водится, расписочку.
В глазах Астахова лицо Евсюкова плыло, точно в кривых зеркалах, то расплывалось вширь, то вытягивалось по вертикали, медленно кружились жернова его мыслей, и все же едва уловимое, тревожное чувство вкралось в его сознание. Он встал и, засунув руки глубоко в карманы брюк, сказал:
— Эти деньги я не возьму. Хочу на воздух…
— Как желаете. Сейчас расплачусь и двинемся, — сказал Евсюков и, убрав деньги в карман, бросил подошедшей официантке: — Дамочка, подсчитайте убытки.
«Убытки» оказались значительными. Астахов вынул сто рублей, положил их на стол и твердой, слишком твердой походкой направился к двери.
Евсюков догнал его уже у самого выхода. Они вместе перешли улицу, вошли в парк, свернули в тенистую неосвещенную аллею и опустились на скамью.
Астахова охватило тупое состояние безразличия. Евсюков что-то говорил, но Геннадий его не слышал, словно выключив тумблер связи, он предавался покою. Вдруг до его сознания дошли слова: «библиотекарша… майор Комов… личные счеты…» Астахов повернулся к Евсюкову и, напряженно вслушиваясь, понял, о чем говорил техник.
— У меня на командном пункте работает корешок, — говорил Евсюков, — он сам слышал, как замполит требовал судить вас судом чести. Опять же — личные счеты. Сперва вы гуляли с ней, теперь он. Я их сам видел…
— Постой, ты что сказал? — переспросил Астахов, притянув к себе Евсюкова за борт пиджака.
— Что слышите, — с усмешкой бросил Евсюков.
И Астахов, вспоминая свои встречи и беседы с Комовым, переоценивая их в свете того, что сейчас услышал, приходил в состояние бешенства.