— Я и сейчас пришел для того, чтобы поговорить с вами без всяких литературных украшений, искренне и просто…
— Подождите, Анатолий Сергеевич, прежде скажу я, — перебила его Лена. — Я виновата перед вами… Я боролась со своим чувством. Мне казалось, что я сильная и легко справлюсь, но… — Леночка достала маленький батистовый платочек из рукава платья и вытерла глаза. — Если я расскажу вам правду, вы совсем, совсем перестанете меня уважать… Я все время думала, какая она? Красивая? Умная? Почему она сумела отнять у меня Геннадия? И вот, ну, как баба, как настоящая баба, я стояла на улице и ждала ее, эту женщину, чтобы увидеть и понять… Когда я увидела, мне хотелось вцепиться в ее крашеные волосы. Было стыдно этого желания, и в то же время я понимала — это жизнь, и ничего я не сумею сделать, потому что жизнь сильнее меня… По ночам я лежу и думаю о том, что они вместе, и сердце у меня останавливается от горя, а днем я говорю себе: я не люблю его, вот я какая сильная, умная… И никакая я не сильная… Глупая, слабая девчонка, и жизнь мне мстит за то, что я пыталась ее придумать… Я — человек, придумавший самого себя.
— Это звучит, как название «модного» романа, — заметил Комов.
— Вы можете шутить…
— А я не шучу.
— В последний раз когда мы встретились, помните, там, за кладбищем, у ручья, я поняла… Мне стало так хорошо и тепло, словно вы…
Положив голову на согнутые в локтях руки, Лена замолчала. Найдя выключатель, Комов нажал кнопку, вспыхнула висящая на длинном шнуре сильная лампа без абажура. Резкий свет спугнул из углов комнаты тени. Комов взял Лену за локти и, приподняв над стулом, заглянул в ее глаза, зеленые, с сузившимися от яркого света зрачками, они выражали испуг и растерянность…
Комов понял все. Он вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.
Ветер затих. Облака поднялись выше, и в редких просветах была видна слепящая голубизна неба. Из больших репродукторов, укрепленных на столбах, лилась торжественная, широкая музыка. Комов прислушался и узнал «Первый квартет» Чайковского. Горечи в душе не было. Признание Лены не застало его врасплох. Медленно он пошел по направлению к дому офицерского состава.
Из окна второго этажа его увидел командир эскадрильи Толчин и спросил:
— Анатолий Сергеевич, к нам?
— И к вам, — ответил Комов. — Зайду в офицерское общежитие, а после поднимусь наверх.
Астахов лежал на кровати в рубашке с распущенным галстуком, тужурка его висела здесь же на спинке стула. В комнате было неприбрано и душно.
Комов поздоровался, подошел к окну и распахнул его. Вместе с воздухом в комнату ворвались заключительные аккорды квартета. Когда он повернулся от окна, Астахов уже в тужурке выжидательно стоял у стола. Он осунулся и побледнел. Это бросалось в глаза.