Ножки резвые сами привели на небольшую насыпь, что покрывала усыпальницу Радсея на высоком бугре за полями. Там и упала девушка на подсохшую буроватую землю, не сдержала рыданий. А ведь за всю неделю так не могла выплакаться, не тонкими ручейками теперь катилась с очей соленая влага, а бурным речным потоком неслась. И все, кажется, понимала умом, чай не дитя малое, а не могла пересилить этой новой боли никак.
— Полно, полно так убиваться-то! Ему хуже будет, почует нашу тоску и сам занеможет пуще. Не тревожь брата, оставь.
Леда всхлипывать продолжала, когда Годар поднял ее с земли, принялся отряхивать рубашку, поправлять растрепавшиеся волосы.
— Не годится крышу последней хоромины слезами мочить, им это тяжело бывает, во сне после явится и пристыдит. Напугаешься еще у меня. Ну, что такое? Пройдет, все пройдет…
Леда как могла отводила руки мужчины, отворачивала зареванное лицо, только вымолвила с дрожью в голосе:
— Тека там пришла. К тебе…
— Так не с того ли ты плачешь, ладушка?
— Плохая я. Очень плохая! Не могу ее видеть теперь, хоть и никакой ее вины, а потому что ты с ней был. И тебя не могу видеть. Оставьте меня все, я уйду от вас… Не знаю, куда, все равно. К бабке — колдунье в лес, она меня выучить обещала. Тоже буду потом лечить людей. Одна буду жить, и никто мне не нужен. Легче так-то… наверно, легче.
Спиной села к нему, судорожно вздыхая, подставив ветерку мокрое лицо. Просветлело над холмом небо, разошлись облачка, «а, может, и правда, вернуться в лес, откуда явилась?» Впервые за последние дни снизошел покой, будто правильный путь отыскала, верное решение приняла. Да только раздался позади холодный насмешливый голос:
— В лес она сбежать собралась! И правда, чудная. Как будто я тебя отпущу! Пройдет положенный срок печали, а в месяц ревун станешь мне женой.
— Люди-то что скажут?
— Худой молви мне страшится не надобно, мой народ меня всяко одобрит. Иное и представить нельзя! Да и то сказать, самое верное дело холостому мужчине взять за себя невесту ушедшего родича.
— Шутишь верно, я Радсею только на словах невестой была, это ведь не всерьез!
— Зато у нас с тобой все всерьез будет!
Леда глянула из-за плеча, еще стыдясь показаться с припухшим после рыданий лицом: — Ты же вовсе не хотел жениться, что так быстро переменился?
Молчал Годар, растирая между ладоней буроватый комочек глины. А потом тихо ответил:
— По-честному хочу жить с тобой. Мужем тебе хочу быть, а не только гостем ночным. Деток хочу…
— Молчал бы ты лучше про деток! — встрепенулась Леда, — а если одни мальчишки пойдут, тогда что? Да, я сама лучше в землю лягу, чем отдам свою кровь и плоть каким-то несгораемым рыжим девкам!