— Ого, — хмыкнула протиснувшаяся следом графиня.
— Не успели, — Бучила прошел по избе, заглянув в каждый угол. Никого не было.
— Мертвячкина работа? — осведомилась Лаваль.
— Не похоже, — отозвался Рух. — Заложные не забирают тела и запасов не делают. Убить — да, утащить нет.
— Падальщики?
— Скорее всего, — Бучила застыл, увидев обломки деревянного меча на полу. Перед глазами встал Филиппка, защищающий мать и приемного отца. Маленький, храбрый, теперь уже мертвый поди. Рух почувствовал легкий, мгновенно улетучившийся приступ вины. Степана предупреждали — он не ушел, поставил жизни жены и парнишки на кон, какой теперь спрос?
На улице послышался глухой перестук конских копыт и Рух с графиней поспешили выйти из залитой кровью избы. Из рассветной дымки, шагом, выплыли всадники во главе с нахальным ротмистром Вахрамеевым. За ними бежали несколько пеших с собаками в поводу. Охотничья команда по отлову падальщиков прибыла.
— Доброе утро, сударыня! — Вахрамеев сорвал потасканую шляпу, демонстрируя кое-как расчесанные сальные кудри. — Упырь, ну и рожа у тебя мерзкая.
— В жопу иди, — отозвался Бучила.
— Приветствую, мой герой! — кокетливо пропела Бернадетта.
Псы в шипастых ошейниках натянули поводки и угрожающе зарычали на дверь.
— Ночью напали на хутор, — Рух кивнул за спину. — Внутри все вверх дном и кровищей залито. Бортник, жена и ребенок пропали.
— Дикари, суки, — ротмистр спрыгнул с лошади, звякая шпорами взбежал по ступенькам, и заглянул в дом. Его лицо искривилось. — Точно, их работенка. Сволочье. Мне шестнадцать было, только в полк поступил, а тут тревога. Прилетели в Радомино, сельцо за старым московским трактом. Темнотища, а горизонт оранжевым полыхает, избы в огне, только угли щелкают. В полночь падальщики перебрались через тын, порезали спящую стражу и устроили карусель. Мы подскочили, да поздно, на воротах баба распятая, живот вспорот, а внутри нерожденный ребенок шевелится. Я после этого месяца два спать не мог, снилось всякое, навидались такого, не приведи Господь Бог. Село горит, по улицам трупы навалены, половина без головы, поручик Бахтин, на год младше меня, так не поверите, словно лунь в один момент поседел. На службу вернуться не смог, повредился башкой, теперь если увидит огонь — в корчах падает и воет ночь напролет.
Ротмистр замолчал, бездумно глядя на хутор и играя желваками.
— Вы их догнали тогда? — нарушил молчание Рух.
— Какое там, — Вахрамеев пришел в себя. — Болотами паскуды ушли, мы сунулись, потеряли двоих. — ротмистр повысил голос. — Яков!
— Тут, ваше благородие! — откликнулся опальный псарь.