— Это Фрол, — выдохнул Яков, застывший возле безногого мертвеца. На плече, под слоем грязи и крови, синела татуировка — голая баба с огромными сиськами в объятиях бравого усатого молодца.
— Точно Фрол. Он эту бабу в честь псковской компании наколол. Побили ребят, — высокий рейтар со сломанным и криво сросшимся носом, стащил шляпу. Остальные повторили скорбный ритуал.
— А второй Алекса, видать, — хмуро кивнул Яков. — Ох и обезобразили, сволочи. А он только женился, супруга дома брюхатая ждет.
— Тела снять, — велел Вахрамеев. В глазах ротмистра застыла тьма. — На обратном пути заберем.
— Если будет путь энтот, обратный, — проворчал седой солдат, раскачивая и выдирая удерживающий мертвеца деревянный кол. Чавкнуло, то, что осталось от Фрола упало на руки однополчан.
— Это предупреждение, — глухо обронил Бучила. — С умыслом оставили за собой. Далее хода нет.
— Ага, как же, напугали ублюдки, — скривился ротмистр, в глазах запрыгали сумасшедшие искорки. — Из под земли мне тварей достать!
Робкие надежды Бучилы на возвращение домой развеялись в прах. Изуродованных мертвецов бережно сняли и уложили рядком, забросав от зверья еловыми лапами и травой. Заболоченный лес дышал влажным, смрадным теплом. Вековые ели закрыли солнце, обрастая понизу плесенью и серым грибом. Упавшие исполины утопали во мху, вспухая гнилыми наростами изнутри. Попадались огромные, в два обхвата березы, треснувшие, почерневшие, с чудом сохранившимся на вершинах жидким листом. На грубой и толстой бересте Рух видел заплывшие, едва различимые руны, вырезанные, должно быть, когда деревья были молодняком. Изредка в чаще верещало и ухало, и тогда отряд замирал, ощетинившись сталью. След, вдоволь попетляв между крохотных озер с застоявшейся протухшей водой, вывел к оврагу, густо заросшему чахлым папоротником и кривыми елками, с болезненной, отходящей пластами корой. Верхушки с пожелтелой, затянутой паутиной хвоей клонились вниз, образуя арку, полную стылого полумрака и жидких теней.
Жутковатое место, — подумал Бучила. — Неужели пойдем сквозь него? Слава Христу, ротмистреныш оказался не таким дураком.
— Яков, Михайла, Никита, Савва, берите собак и в две пары прочешите мне склоны, — приказал Вахрамеев.
Люди и псы бесшумно растворились в зарослях, и наступила тревожная, изматывающая душу тишина. Рух слышал, как у напряженно замершего рядом солдата колотится сердце и кипящая кровь набухает в висках. Это не было страхом, вовсе нет. Это было ожидание боя, запаха смерти и криков. Так охотника колотит при виде добычи. Бучила внезапно поймал себя на мысли, что ведет отсчет: сто один, сто два… Лаваль крутила головой во все стороны. Сто двадцать, сто двадцать один… Ротмистр кусал губы, побелевшим кулаком сжимая эфес. Сто пятьдесят четыре… Остервенелый собачий лай вспорол зыбкую тишину где-то по левому склону оврага. Стеганул отрывистый выстрел.