– Если вдруг увидишь меня с беловолосой тощей девицей, предупреди незаметно. Боюсь, Марта крепко обосновалась у меня в голове. Сам я могу ее и не узнать.
– Марта… – протянул Микаэль, осушил кружку и вдруг продекламировал:
– Лицом невинна как застывшая вода,
В девичьем сердце зрела нега лишь однажды,
Встав за спиной твоей, когда вонзила в тело нож,
Не кровь в тот миг бежала, но любовь по венам!
– Ты даже не стихоплет, ты стихоложец, – фыркнул я в ответ и прицелился в корягу на другом берегу реки.
До той было никак не меньше двух сотен шагов, поэтому пришлось несколькими глубокими вдохами погрузить себя в легкий транс и толкнуться вперед волей. На краткий миг сознание раздвоилось, истинное зрение сосредоточилось на замшелом дереве, руки сами навели штуцер на цель и потянули спусковой крючок.
Грохнуло, и я различил, как после явственной задержки от коряги полетели щепки.
Микаэль допил остатки вина и посмотрел на меня с нескрываемым неудовольствием.
– Ты закончил?
– Вполне.
Я намотал на шомпол ткань и кое-как очистил ствол от нагара, затем убрал мушкет в чехол и вместе с подсумком вручил его маэстро.
– Будь добр, придержи пока у себя.
Микаэль в пустяковой просьбе отказывать не стал, зябко поежился и застегнул камзол на все пуговицы.
– Едем-едем? – спросил он, с тоской поглядев на пустые бутылки.
– Едем, – подтвердил я, но сразу придержал маэстро Салазара за руку. – Не налегай на выпивку. Сегодня у меня встреча с магистром-управляющим, будем работать.
Микаэль кивнул.
– Всегда одно и то же, – вздохнул он, махнул рукой и нахлобучил на голову шляпу. – К твоим услугам, Филипп!
– Рудольф, – поправил я его, развернулся и зашагал к лошадям. – Меня зовут Рудольф…
3
С Микаэлем я расстался у Соловьиного моста. Маэстро повел лошадей к пансиону, а я перешел на другой берег, заплатил за чистку сапог и, не желая блуждать по незнакомым кварталам в поисках Управы благочестия, столковался о проезде с владельцем двуколки. И нисколько, надо сказать, о потраченных монетах впоследствии не пожалел. Черный двор на Клюгатан был выстроен на другом конце Старого города; пешком туда было топать и топать.
Пока ехали, я не забывал посматривать по сторонам. На глаза то и дело попадались компании встревоженных горожан и хмурые физиономии квартальных надзирателей, а плечистые молодчики из цеховой стражи все, как один, вооружились крепкими палками. Неподалеку от опекаемых ими перекрестков неизменно обнаруживались телеги – то пустые, а то и заставленные бочками. При желании загородить проезд было делом считаных минут. Сгустившееся напряжение ощущалось буквально на физическом уровне.