Чем дальше, тем громче становился звук сражения кругом: он доносился снизу, с лестницы, и даже, кажется, со двора. И хотелось выглянуть в окно, но оно не открывалось. Я то ходила по комнате, то замирала у двери, прислушиваясь и сотрясаясь от нервного озноба, то садилась в кресло и бездумно смотрела на пламя свечи, пытаясь расчленить звучащий в голове зов и понять его природу. А может, отыскать источник. Он явно исходил не из Пустоши. И не из моего нутра. Он не был абстрактным, тяжёлым, как свинец. Его точно создал кто-то не такой сильный. Однако его оказалось достаточно, чтобы порождения, прорвав брешь, хлынули в Волнпик.
Не знаю, как далеко ещё оставалось до утра, когда тугой комок из топота, выкриков и лязга выкатился на площадку перед нашими с Дине комнатами. Он колыхался, то отдаляясь, то наскакивая, словно разъярённый зверь. Смрад потянулся сквозь каждую доступную щель, наполняя спальню, заставляя прикрывать нос ладонью. Что-то грохнуло в дверь – та содрогнулась с ужасающим треском. Сломается! Я вздрогнула, невольно пытаясь отогнать опасность подальше. Словно толкнулась разумом во что-то сильное и горячее. Увязла в чужой дикой, не поддающейся сущности. И всё на миг замерло.
– Уходит! – раздался выкрик. Первый разумный за всё это время. – Лови его!
Затопотало, залязгало. Шум снова откатился к лестнице. Вспыхнул тяжёлым дыханием напряжённой схватки – и стих. После короткой передышки глухо зазвучали мужские голоса. Они что-то обсудили коротко. Приблизились шаги к моей двери.
– Вроу, – окликнули меня. – Вроу, вы как?
Незнакомый мужчина. Но, кажется, искреннее участие слышалось в его тоне.
– В порядке! – пискнула я, едва выдавив хоть какой-то звук.
Страж этим, похоже, удовлетворился и тут же ушёл. Теперь вокруг стало почти тихо. И я так напряжённо прислушивалась, что казалось, будто слышу, как, кряхтя и толкаясь, плывут по небу неизменные тучи. Непонятно, как меня сморил сон – при такой-то взвинченности. Кажется, только прилегла, унимая взволнованный стук сердца, – и вот уже провалилась в вязкую дрёму. А после вздрогнула, когда в дверь снова постучали. Я кинулась открывать, ещё плохо соображая, но уже зная какими-то закоулками интуиции, кого увижу за дверью.
Открыла и, сделав ещё шаг вперёд, повисла на шее Хилберта, зная, что он испачкан кровью, что устал и злится – непременно, – но было плевать. Я даже не нашла в себе душевных сил удивиться, когда йонкер обнял меня в ответ. Не так, как в Пустоши: лишь бы дитя не плакало – а с настоящим пылом человека, который только что испытал некое облегчение. Как будто он тоже боялся… Да только не за себя.