— Готов, — произнес священник, осеняя себя крестным знамением.
— Благослови, отец. — Сарафанов поднялся, желая припасть к руке священника. Но тот не позволил. Перекрестил Сарафанова. Трижды, по-братски расцеловались. «Имперский Орден» получил еще одного рыцаря.
Следующим объектом для удара Сарафанов выбрал московский рынок — гнездовье азербайджанской мафии. «Черные деньги», наркотики, детская проституция, коррупция чиновников, ползущая по Москве экспансия неутомимых, неисчислимых кавказцев, которые захватили Москву, словно нашествие варваров, превращая святой русский город в тлетворный Вавилон.
Среди заснеженных бульваров и автомобильных пробок, окруженный тяжелыми фурами и истошным воем «мигалок» — рынок, накрытый бетонным куполом. Пар, туман, запахи овощей, маслянистые блески. Кажется, под крышкой, в кастрюле кипит и взбухает варево, брызгает пеной, источает ароматы, выбрасывает струи кипятка, хлюпает и булькает пузырями. Летучий пар колеблет над рынком высокое солнце, вонзившее в зимний город раскаленный добела электрод.
Сарафанов, ожесточенный, исполненный коварства, приблизился к рынку, словно это был гарнизон врага, обреченный на истребление.
Вот мясные ряды. Блеск ножей, стук топоров, хруст рассекаемых хрящей. Пятерня мясника в розовой сукрови. Пальцы в клейком жиру. В подставленную кошелку валят мраморное слоистое сало. Бережно окунают сочный кус телятины. Бойко суют поросячью ногу копытом наружу, в котором еще сохранилась печеная черная кровь. Отрубленная свинячья башка топорщила розовые уши. Наставила бронзовое строгое рыло. Смотрит надменно голубыми глазами в белых человечьих ресницах. Напоминает надменную голову античного императора. Тут же навалены желтые свиные туши, меченные чернильным штемпелем, как почтовые марки. Висит на цепи телячий зад с ободранным остроконечным хвостом. Огромное, во весь прилавок, повалено тулово копченого быка, с распахнутым чревом, где в сумерках, как шпангоуты, светятся бело-розовые ребра.
Мясо в рядах было отборным, всех сортов, на любой вкус, для любого, самого экзотического блюда. Доставлялось на прилавки теплым, с московской бойни, с подмосковных мясокомбинатов, где в красном дыму качаются на блестящих цепях дергающиеся коровьи туши. В их рогатых, пронзенных током головах меркнет разум. Рабочий, поспевая за конвейером, делает полуживой корове длинный надрез на брюхе. Другой, сменяя первого, с треском сдирает теплую пятнистую шкуру.
Сарафанов знал, что скот в России был вырезан наполовину. В суп старика кусочек мяса попадал раз в три недели. Охота бедняков за обглоданными костями напоминала что-то собачье. Но Москва, несметно богатая, плотоядная, ненасытная, тонула в дыму шипящих жаровен. Забывалась в праздниках и пирах. Капала себе на грудь коровьей кровью. Облизывала с толстых пальцев сладкий бараний жир.