— Раздевайтесь, милая, — произнесла Сара Лазаревна, по-матерински касаясь плеча роженицы.
Та механически, слепо стала расстегивать кофту, распускала на юбке молнию, стягивала с плеч лифчик, обнажала полные ноги. Не замечала Сарафанова, не стыдилась в присутствии мужчины оказаться голой. Была заколдована, в гипнотическом сне. Так движутся в преддверии плахи обреченные, парализованные неотвратимостью казни.
— Одевай, — одна из санитарок протянула женщине зеленые бахилы.
Присев, та стала облекать ноги в матерчатые чехлы. Ее полные груди свесились и тяжело колыхались. На округлом животе образовались розоватые пухлые складки. Она затягивала на бахилах шнурки, и это болезненно напоминало Сарафанову мешок, куда палачи прячут обреченную на повешенье жертву.
— Сюда ложитесь, — санитарка указала на каталку.
Женщина послушно присела, сминая пышные ягодицы. Медленно, одну за другой, перенесла ноги. Вытянулась на белом ложе, большая, млечно-розовая, как с картины Ренуара, окруженная едва заметным сиянием. Ее живот казался выпуклым, жемчужное свечение вокруг живота было излучением притаившейся в чреве жизни.
Санитарки впряглись в каталку, сильно и плавно двинули, протолкнули в дверь операционной, и женщина на лафете оказалась среди холодного блеска, окруженная кафелем, сталью, стеклом.
Из белизны, выделяясь голубоватой тенью, возник хирург. Как дух, витал над женщиной, не касаясь земли. Облетал ее недвижное тело, живот, расплывшиеся, с набухающими железами груди. Чернильные глаза хирурга зорко мерцали, рассматривая женщину из пустоты. Та пугалась парящих над ней нечеловеческих глаз. Дышала сильнее. Приподняв руку, поправляла светлые, аккуратно уложенные волосы. Сжимала ноги, обутые в зеленые бахилы.
— Перекладывайте, — командовал хирург.
Сарафанов оцепенел, словно и его коснулись колдовские чары. Парализовалась воля, окаменело тело. Только жадно и страдальчески смотрели глаза и беспомощный мозг хранил одну незамороженную, неомертвелую мысль: «Смотри!.. Ты должен на это смотреть!..»
Медицинская сестра с мучнистым лицом, седыми, из-под белого колпака, волосами священнодействовала над хромированным сосудом, в котором булькал кипяток. Позванивала инструментами, словно повариха, затевала таинственное варево. «Суп из младенцев», — мелькнула у Сарафанова жуткая мысль.
— Перекладывайте! — повторил команду хирург, продевая пальцы в бесцветные резиновые перчатки.
Санитарки в четыре руки приподняли женщину и грубо, как куль, перевалили на стол. Приподняли ей ноги. Уложили на подставки. Вдели ступни в стальные стремена. Она лежала, раздвинув колени, воздев к потолку зачехленные в бахилы ступни. Большой живот с глубоким пупком взволнованно дышал. Испуганная, беззащитная, готовая рыдать, умолять, водила по сторонам выпуклыми глазами.