— Командир, — говорил Змеев, бледный, пьяный, с голубой метиной на впалой щеке, напрягая тощее тело, чтобы не покачнуться, — прикажи, и я за тобой в пекло. Скажи: «Змеев, убей Гайдара!» — убью. Скажи: «Убей Чубайса!» — убью. Но лучше прикажи убить Горбачева, суку пятнистую, и я в него обойму засажу, не моргну. Мы с тобой воевали и еще повоюем. Только скажи, и убью! Будь здоров, командир!
Генерал Буталин, посвежевший после выпитой водки, обласканный единоверцами и соратниками, произнес тост, завершающий церемонию поздравлений.
— Спасибо всем, кто нашел возможным посетить меня в этот торжественный день. Мы все единомышленники, все друзья, и вместе мы — непобедимы. Россия всегда находила силы разбивать врагов, откуда бы они ни являлись. Так было при Сталине, так было при Петре, так было при Дмитрии Донском и Александре Невском. Так будет и теперь. Вы знаете, войска, с которыми я прошел Чечню, преданы мне и видят во мне своего командира. Когда я был недавно в Таманской и Кантемировской дивизиях, комдивы сказали: «Товарищ командующий, вы для нас Верховный, и никто другой». Коммунисты, — Буталин посмотрел на Кулымова, — самая мощная партия, и все «левые силы» готовы меня поддержать. Наша Святая Православная Церковь, — он взглянул на отца Петра, — благословила меня на дела, и я целовал крест на верность России. Поэтому я говорю, мы сможем мирным путем, не нарушая Конституции, добиться победы на президентских выборах. По подсчетам, у меня уже теперь, до начала кампании, 32 процента поддержки. Наберитесь терпения, друга. Враг будет разбит, Победа будет за нами! — он грозно и весело повел бровями, опрокинул в рот чарку, не закусывая, пропуская вглубь обжигающий огнь. — А теперь — перекур!
И все загремели стульями, повалили из-за столов, радуясь возможности поразмяться. А у Сарафанова — странное неудовольствие, чувство разочарования. Все грозные посулы, произнесенные рокочущим командирским голосом, все упоминания о великих битвах и свершениях во имя России обернулись законопослушным упованием на Конституцию, надеждой на избирательные урны, на ущербную политику, в которой нет и не может быть победы. Ибо враг, оснащенный коварными технологиями, владеющий телевидением, непобедим на политическом поле, во много раз превосходит наивных военных, старомодных партийцев, архаичных церковников. Громадные силы оппозиции, миллионы оппозиционно настроенных русских были придавлены, лишены пассионарных энергий, охвачены странной робостью и ущербностью. Урчали и постанывали, как урчит и постанывает чайник, не набирающий тепла до температуры кипения. Враг замыслил истребление Родины, готовится к невиданным злодеяниям, давно перешагнул черту закона, границу добра и зла, исповедуя тайну беззакония. А смиренные русские, словно околдованные, верят бумажному, искусно размалеванному идолу демократии, который воздвигли среди них изощренные лукавцы и маги. И это угнетало Сарафанова, вызывало щемящее чувство.