Душа ликовала. Покинула бренное тело и реяла, подобно ангелу, среди белоснежных стен, ныряла в проемы звонниц с тяжелыми медно-зелеными куполами, опускалась на яблони, тяжелые от райских плодов, вновь неслась вниз, сложив крылья, пролетая вдоль монастырских келий, где за стеклами притаились седобородые старцы. Душа, истомившись за долгую жизнь в мытарствах, страданиях, грешных деяниях, вновь вернулась к родным пределам, туда, где была сотворена для счастья и ликования. Губами, зрачками Сарафанов чувствовал цветение воздуха, вдыхал его медовую сладость.
Они спускались по мощеной дороге, по которой когда-то Грозный Царь, нагрянувший с войском во Псков, нес на руках обезглавленное тело игумена Корнилия, обливаясь слезами и кровью.
Сарафанов остро и сладостно ощущал связь с окружавшим его народом. Свою растворенность в нем. Неотличимость от этих калек и нищих, сельских батюшек и уездных интеллигентов, офицеров и профессорского вида столичных визитеров. Любил их всех, но в этой любви присутствовало нечто, что витало и плескалось среди голубых куполов и ало-золотых фресок, сахарно-белых стен и могучих деревьев. Божественная благодатная сила сочетала их всех в верящий, богооткровенный народ, где один другому был братом, радетелем и хранителем. Любя их всех, он любил в них это Божественное сияние, словно в каждом горела малая свечечка, затепленная от огромного, плещущего в небесах благодатного огня.
Он потерял из вида Машу. Она исчезла в толпе. Стал искать глазами, чувствуя ее присутствие повсюду по теплоте, нежности, лучистому свечению, которое он улавливал на лицах людей, на ухоженных, мокрых от воды кустах роз, на белой глади церковной стены, где пылала ало-голубая, изумрудно-золотая фреска. Нашел ее в надкладезной часовне, где люди пили воду из святого источника. Она держала у губ жестяную кружку. Смотрела на него через край любящими глазами, и он видел, как падают ей на платье солнечные яркие капли.
Под стеной храма в гору уходила пещера. Деревянные, окованные железом створы. Складчатый сумрачный свод. Молодой монах, узкий в талии, с колоколом черной рясы, сияя васильковыми глазами, обращался к благоговейно внимавшей толпе:
— Се есть сданные Богом пещеры, ибо сии пещеры сданы Богом. Посему оные пещеры именуются Богом сданные.
Сарафанов шел за Машей, осторожно ступая среди зыбких теней, крохотных, окружавших его светляков. Свечка вдруг озаряла чьи-то розоватые пальцы, заостренное, похожее на маску лицо. Близко над головой нависали песчаные своды, в них переливались песчинки. Было прохладно. Воздух подземелья казался бархатным, густым. В нем стоял запах подземных, не ведающих света глубин.