— Я знал, — тихо произнес Агаев. — Знал, что у вас есть тайна… Вы несли ее под сердцем, и я угадывал ее биение. — Он возвысил голос, который теперь страстно дрожал. — Я долго ждал и награжден за ожидание… Награжден вашим доверием. — Агаев сложил на груди руки, как это делают люди в момент крещения. Устремился было к Сарафанову, но удержал себя на расстоянии, не решаясь приблизиться к обожаемому человеку. — Я счастлив… Мне открылся смысл существования… Я поверил, что у русских есть будущее… Моя жена, мои дети будут жить в счастливой России… Я готов приносить любые жертвы, готов идти за вами… Поручите мне любую работу, самую изнурительную, самую опасную, я стану безропотно ее выполнять… Вы великий человек, великий подвижник… Верю каждому вашему слову…
Было видно, что он восхищен, благоговеет перед Сарафановым. Сарафанов торжествовал. Его дар убеждать, искусство обращать в свою веру получили блистательное подтверждение.
— Я очень ценю вас, — сказал Сарафанов. — Нам скоро представится случай послужить России.
Они покинули лабораторию, оставив за стальной дверью голубую звезду. Оказались в кабинете. Здесь, при солнечном свете, вернулись к прежним отношениям, соблюдали субординацию. То, что произошло между ними в молельне, осталось глубоко внутри них. Здесь же они выглядели как взыскательный начальник и исполнительный подчиненный.
— Михаил Ильич, я просил принести деньги. Они потребуются на то, что я назвал «дестабилизацией».
Агаев удалился, и через несколько минут Сарафанов уже укладывал в кейс пачки долларов, стянутые крест-накрест бумажной банковской лентой. Через полчаса он уже был в дороге.
Машина мчала его среди подмосковных сосняков, заснеженных дач, красных, в вечернем солнце стволов, над которыми застыли льдистые, полные снега кроны. Остановились перед воротами пансионата, окруженного высоким дощатым забором. Дюжие охранники в камуфляже пропустили машину внутрь. Навстречу, по накатанной блестящей дороге, мимо свежерубленной часовни, шел казачий атаман Вуков, могучий, в пятнистой форме, без шапки. Издали было видно, как он улыбается, как сияют его синие, навыкат, глаза, золотится бородка, и горячая голова окружена облаком пара.
— Алексей Сергеевич, дорогой, как любо, что ты приехал, — они обнялись, троекратно расцеловались. Сарафанов чувствовал, как сжимают его могучие рычаги, сдавливают спину громадные ладони, ходят ходуном круглые мускулы, и колючая бородка атамана покалывает щеки. — Вот оно, видишь, мое хозяйство. Спасибо тебе, что помог заполучить это доброе место. Здесь мы работаем, здесь отдыхаем.