— Я бы подумал, прежде чем позировать Шилову. Он-тонкий физиономист и искушенный психолог. Он угадает и отобразит на холсте глубины вашего подсознания. Все ваши внутренние сомнения, потаенные комплексы.
— Что вы имеете в виду? — Лицо Кулымова еще розовело от удовольствия, но в нем уже возникало темное недовольство.
— Он разгадает в вас умелого конформиста. Вы повязываете пионерские галстучки, бросаетесь на митингах революционными фразами, угрожаете олигархам народной революцией. Но вы знаете, что компартия слабеет, перерождается. Ее покинули пассионарные энергии. В ней остаются утомленные старики, живущие воспоминанием о былом величии. Вас ценит власть, потому что вы сумели удержать партию в пределах резервации, которую вам отгородил Кремль. В этой резервации поют «Варшавянку» и «Артиллеристы, Сталин дал приказ…», бранят троцкизм и горбачевизм, но оттуда не вырывается ни одна живая идея, ни один яркий и отважный поступок.
Кулымов свирепо водил глазами, сдерживая гнев. Не знал, прогнать ли незваного обличителя, или перевести все в шутку, сгладить бестактность гостя. Его склонная к умиротворению и компромиссу натура предпочитала уладить конфликт. Не превращать Сарафанова в очередного врага. Окружить его своей вязкой обходительностью.
— Ну это уж вы очень сгустили краски. Все не так плохо, — похохатывал Кулымов, не давая волю уязвленному самолюбию.
— Все еще хуже, уверяю вас. — Сарафанов видел, как распространяются по лицу Кулымова багровые пятна, как набухает он яростью, свирепым негодованием, готовый взорваться.
— Вы думаете, мне легко? Вся партия — почти одни старики!.. Вымирают целыми парторганизациями!.. Меня персонально травят, как только ни называют!.. Вся мощь телевидения, все газеты, все каналы — против меня и партии!.. Не дают эфира, душат безденежьем!.. Устраивают расколы, засылают в партию «кротов»!.. Все эти годы я удерживал партию на плаву!.. Не давал исчезнуть, как это случилось в республиках бывшего Союза!.. Если вы все так хотите, я уйду!.. Занимайте мое место!.. Мне надоело горбатиться и получать одни пинки и шишки!.. — воскликнул Кулымов.
Сарафанов с удовлетворением наблюдал его трясущиеся руки, побледневшие дрожащие губы. Видел перед собой растерянного человека, которого предстояло воссоздать. Сотворить ему новую плоть, вложить разум и волю, направить в грозное, задуманное Сарафановым дело.
— Хотите убежать? Хотите кинуть свой пост? Теперь, когда приближается решающая схватка? Хотите предать поверивших в вас людей? Отправить их на заклание? Не выйдет! — жестоко, со свистящим выдохом произнес Сарафанов.