Я уже было развернулся кругом, чтобы выйти прочь через ту же дверь, через какую и пришел, как вдруг меня остановили бурные непрерывные аплодисменты. Обернувшись, я увидел, что мне аплодируют не только те четыре корреспондента, что пришли на встречу (один из них вообще не проронил ни слова), но и какие-то люди, стоявшие в дверях, через которые, скорее всего, и вошли журналисты. Правильно, так и должно быть, ведь русских в представительстве совсем немного. Быть может, только сам господин дипломатический агент Сементовский-Курилло и еще один два его помощника, а весь остальной персонал оказывался болгарским. Кивком поблагодарив этих людей за высказанное мне одобрение, я снова резко развернулся и вышел вон. И, хоть я держал себя при этом сдержанно и с достоинством, все внутри меня пело и ликовало. Я остро ощущал те могучие изменения, которые в этот момент происходили во мне. Я становился другим. Внутри меня словно бы струилась сила, делая меня могучим и уверенным. Именно сейчас я и осознал целиком и до конца, что я «уже не мальчик».
Сразу за дверью меня ждал подполковник Бесоев. Его глаза сияли, видно было, что он чрезвычайно доволен. И я сразу подспудно почувствовал, что его отношение ко мне изменилось. Мы словно стали с ним равны… двое мужчин, умеющих говорить правду и принимать решения.
Бесоев пожал мне руку и сказал, что я все сделал самым наилучшим способом, и непонятно, к чему были мои детские страхи. Мол, в другие времена, наверное, сказали бы, что моими устами говорил сам Бог… Вообще, мне было понятно, что он хотел бы сказать мне намного больше, но, по негласным правилам, суровому мужчине не следует выражать чрезмерную похвалу другому мужчине… Впрочем, все, о чем он не сказал словами, достаточно красноречиво выразило его крепкое, по-настоящему дружеское рукопожатие.
После этого мы пошли в отведенные мне комнаты, где меня ждал еще один сюрприз, точнее, целых два…
Тогда же, покои отведенные королевичу Георгию в российском диппредставительстве.
Наследный принц Сербии королевич Георгий Карагеоргиевич.
Прямо в моей комнате нас ожидали две премиленькие девицы, лет шестнадцати-семнадцати, одетые как гимназистки выпускного класса: в светлые платьица, фартучки с рюшечками и аккуратненькие синенькие беретики. Одна чуть повыше, с волосами цвета спелой ржи, другая, соответственно поменьше, светло-соломенной масти. Румяные щечки, губки бантиком, бровки вразлет, глазки в пол прилагались. Ну чисто два ангелочка, все из себя чистенькие и хрустящие. Посмотришь на них — и порадуешься, что мама родила тебя мальчиком и теперь ты можешь ухаживать за такими милыми девушками. Но во всем остальном я, как бы это сказать помягче, недоумевал. Для чего мой новый друг привел сюда двух этих юных созданий? Неужели для удовлетворения моих мужских надобностей? Но зачем? Ведь я ни малейшей деталью своего поведения не показывал, что являюсь неумеренным поклонником женского пола, как некоторые мои сверстники, пропускающие через себя не только молоденьких певичек и танцовщиц, но и дам уже вполне зрелого возраста, некоторые из которых даже годятся им в матери.