– От поцелуев? – переспрашивает Дана и смотрит на меня. Вижу, что вот-вот опять захихикает, но она сдерживается и сохраняет серьезнейший вид. – С чего ты взяла, будто я целовалась? Я сказала, что помню поцелуи.
– Понимаю. Значит, из-за поцелуев ничего плохого не случалось.
– Наверное, надо бы у них у всех поспрашивать, – снова развеселившись, говорит Дана. Она хочет еще что-то добавить, но удерживается. – Хотя кто теперь скажет? А если и скажет, то правду ли?
А если и скажет, то правду ли? Эти слова врезаются мне в память. Я думаю о маме. Она мало рассказывает, не хочет тревожить ни меня, ни себя. Она надеется улучшить свою структуру. А Дана? Ей, кажется, это не важно.
– Как бы там ни было, теперь это вне закона, – говорит Дана, и голос у нее уже обычный, как всегда. – Давай поболтаем о чем-нибудь другом.
Я подключаюсь и вижу, что мама спрашивает:
– Ты уже возвращаешься?
– Да, – пишу я.
Мы еще поговорили с Даной про рекомендации, которые она слышала, про ее любимые бутылочки с едой – оказывается, там все витамины группы В и Е. Дана заказывает те, которые похожи на продолговатые трубочки.
– Почему? – спрашиваю я.
– Напоминают жареную картошку, нарезанную брусочками, как в детстве.
* * *
И к чему привело мое нездоровое любопытство? Из-за этих поцелуев температура у меня с трудом снижается. Измеряю как всегда, каждую неделю. Даже если она всего на полградуса выше, уже мешает учиться. Мешает мозгам молниеносно обрабатывать информацию. Препятствует дисперсному мышлению. У меня мозги никогда не работают так же быстро, как у Алы. Но теперь об этом знаю не только я – и учительница это заметила.
– Грита, ты все время теряешь темп. За неделю – всего шестьсот статей.
Она, наверное, думает, что я время провожу на стадионе, потому и не успеваю сделать всего, что полагается нормальным восьмиклассникам.
– Бегаешь? – Она смотрит мои температурные записи.
– Нет.
Я и правда не бегаю, но с тех пор, как в последний раз говорила с Даной, температура не падает.
– Сама знаешь, мне можно сказать все. – Учительница треплет меня по волосам. Она не сердится. Да и что тут сердиться. – Ты же знаешь, никаких наказаний нет. Даже на второй год не оставляют.
Знаю-знаю. Только если я не буду как другие – отдалюсь от всех. Стану отшельницей. Бракованной, или как там.
Некоторое время не хожу на стадион. Не могу. Я должна подождать, пока прекратятся химические реакции и действие нейромедиаторов, тогда, может, и побегу.
Все думаю про того парня. Глупо надеяться его встретить – может, он всего раз в месяц бегает. Хотя, если посмотреть на его голени, так не подумаешь. Он бегает чаще.