— Побудь пока здесь, а я с мамой поговорю, — тихонько шепнул он, после чего оставил меня в гордом одиночестве.
Вот когда я поняла, как чувствовал себя Аркаша в доме моей мамы. Я сидела на облезлой табуретке, поджав ноги, и вслушивалась в то, что происходило сейчас в зале. А там шла не просто беседа, там шла война, по сравнению с которой мои перепалки с мамой казались светской беседой.
— Где ты подобрал эту шлюху?! — не стесняясь в выражениях, верещала Вероника Павловна.
От этих слов у меня все внутри перевернулось. А чего еще я ждала?
— Мама, — терпеливо успокаивал ее Аркаша. — Не надо так про Вику. Она — хорошая девушка…
— Вижу я, какая она оторва, — не унималась Кешина мама. — У нее же на лбу написано: ищу у кого бы отобрать квартиру!
— У нее есть своё жилье, — он тоже повысил голос. — Мам! Хватит уже искать во всех окружающих мошенников и воров. И потом, когда я тебе про Вику рассказывал, ты только радовалась.
— Конечно, радовалась. Ты же врал, что она толстая. Ты бы женился на этой как ее… Мы бы продали ее квартиру и зажили, как короли! А теперь что?! Она сама выпихнет нас на улицу без штанов, а ты еще будешь защищать эту…
— Хватит! — закричал Аркаша, отчего я вздрогнула и чуть не свалилась с табурета. — Видит Бог, я хотел, как лучше. Но раз уж на то пошло, женюсь — и тебе не скажу. Буду жить с Викой.
— Только потом ко мне не приползай, когда она тебя с рогами и без трусов выкинет на вокзал, — едко высказала Вероника Павловна. И куда только подевались ее болезни? Стоило мне об этом подумать, как что-то тяжелое грохнулось в зале, словно уронили мешок с песком.
— Мам, вставай, — уже спокойнее прозвучал Кешин голос. — Если сейчас не поднимешься — вызову скорую и тебя увезут в больницу.
— Вот так, родную мать променял на… А, живи, как знаешь! Только, чтобы я ее в своем доме больше не видела!
Из зала доносились звуки возни — Аркаша поднимал Веронику Павловну. Пока я боролась с желанием ворваться под занавес и наговорить кучу «приятностей» будущей свекрови, на кухню пришел Кеша и коротко скомандовал:
— Собирайся, уходим.
По его лицу не сложно было догадаться, что душа его рвется на части. С одной стороны — мама, воспитавшая и вырастившая, с другой — я, уже успевшая наговорить гадостей невеста. И всё-таки он от меня не отступился. Мне бы радоваться, вот только сердце обливалось черной ядовитой злобой.
Веронику Павловну я без раздумий и сожалений отправила бы на костер, будь моя воля. Но коль такой возможности не было, я просто скрипела зубами, чувствуя, как вновь вздымается внутри подавленная гордыня.