— Ну вот, — хохотнул Эмилио, забирая меня у друга и притягивая к себе. — Такую прочувствованную речь испортила.
— Это национальная особенность, — заверила я его. — Сначала нужно довести себя до состояния «хреново», что бы на этом фоне все остальное было хорошо. Стадию «если жизнь тебя имеет, значит, тебе душу греет» я уже миновала.
— Оригинальная методика, — фыркнул синеглазый искуситель, кладя мои ноги на свои колени и стаскивая сапожки.
— Хочешь научу? — благородно предложила я, испытывая небывалый подъем эмоций.
— Нет, сладкая, — улыбнулся мужчина, начиная разминать мои ступни. — Лучше скажи, почему о тебе никто не заботился в твоем мире?
— Ну-у-у-у, — протянула я. — У нас нет такого тотального дефицита на женщин.
Скорее наоборот, на нормальных мужчин. Таких, как вы, оторвали бы с руками и ногами. У соперницы.
— Странный мир, — заметил Эмилио, поглаживая плечи. — А твои родители?
— Мои родителям до меня нет никакого дела, — скривила я губы. — Меня родили случайно, по незнанию не предохраняясь. На момент моего рождения маме было шестнадцать, а отцу семнадцать лет.
— И что? — не понял Эмилио. — Ребенок всегда благо.
— Это для вас благо, — грустно сказала я. — А для них я была обузой. Поэтому меня спихнули бабушке, маминой маме. Родители прожили вместе еще один год и разбежались. И завели новые семьи, где появились другие дети. Нужные и долгожданные.
— А ты? — руки Эмилио замерли.
— А что я? — удивилась. — Я жила с бабушкой, пока она не умерла. Потом жила одна.
В общем, это неинтересно.
— Это очень интересно, Маруся, — заверил меня синеглазый, добираясь до икр. — Расскажи.
— Нет повести печальнее на свете, чем при большой семье одной быть в целом свете, — разгладила я подол туники. И вдруг рассказала им то, что никогда не рассказывала никому кроме бабушки: — Я когда была маленькая, все мечтала, что однажды откроется дверь, а там мама и папа с мягкой игрушкой и большой шоколадкой. Это был предел моих мечтаний. Я каждый вечер просила Бога, чтобы он послал мне родителей. Каждый Новый Год я писала Деду Морозу лишь одну просьбу, а он приносил мне сшитых бабушкой зайчиков или связанные ей же носочки.
— Маруся, — обнял меня Эмилио. — Не в моих силах вернуть тебе родителей…
Поднялся со своего места и встал рядом на колени Филлипэ, мужчины переглянулись и закончили вместе:
— Но в наших силах подарить тебе семью.
И в этот момент я была незримо связана с ними. Стала одним целым, хоть и не обычным. Между нами окрепла образовавшаяся связь, скрепив намертво нашу триаду. И не было у меня сип для отторжения и отрицания. Если так суждено, то пусть так и будет.