Прежде всего Г/Секрет. интересовал поток, пусть незначительный, советских разведданных в отношении британских мишеней, попадавший из Москвы в берлинский офис Раппа. Отмечая скудость таких данных в общей документации, которую Тюльпан удалось перефотографировать, мы ее спрашивали: может, были какие-то разговоры о московских подсадках в Соединенном Королевстве, о чем она забыла или посчитала не столь важным доложить? Может, в Берлине кто-то намекал либо хвастался, что у них в британском политическом или разведывательном истеблишменте есть осведомители на самом верху? Не удалось ли вскрыть британские секретные коды и шифры?
Мы задавали ей эти вопросы в разной форме, чем вызывали у нее все возрастающее раздражение, но положительного результата не добились. Тем не менее информанта Тюльпан мы оцениваем по шкале значимости «от высокой до очень высокой», учитывая, что ее донесения были серьезнейшим образом затруднены оперативными условиями. Она передавала сведения исключительно через Мэйфлауэра и никогда берлинскому Центру напрямую. В потенциально чувствительные темы ее не посвящали, исходя из того, что если она под давлением проколется, то Берлин обнаружит слабые места в нашей собственной разведывательной броне. Но сейчас все ограничения были сняты: задавались вопросы о надежности других наших потенциальных или уже действующих передаточных источников; об иностранных дипломатах и политиках, находящихся под контролем Штази; о прояснении секретных денежных переводов, отраженных в документах, которые она сфотографировала на рабочем столе Раппа, но не имела с ними дела; о секретных передаточных устройствах, которые она проверяла вместе с Раппом, их расположении, процедуре доступа, размерах, внешнем виде, направлении антенн, а также о других устройствах, свидетельствующих о советском и, в целом, иностранном присутствии; и вообще о разведданных, до сих пор не попавших в наше поле зрения из-за ее слишком коротких треффов с Мэйфлауэром, спонтанности их разговоров и ограничений, связанных с агентурной коммуникацией.
Хотя Тюльпан нередко выходила из себя и разражалась бранью, ей, похоже, нравилось быть в центре внимания, и она даже шутливо заигрывала, когда ей это позволяли, с двумя нашими охранниками, особенно с молодым Харпером, которому она явно благоволила. Однако с наступлением вечера ею вдруг овладевало чувство вины и отчаяние, в основном из-за Густава, но также из-за сестры Лотты, чью жизнь она якобы сломала своим бегством из страны.
Домоправительница Милли Маккрейг проводила с ней много времени по ночам. Выяснив, что обе христианки, они часто вместе молились. Главным святым Тюльпан был Николай Угодник, с чьей иконкой она не расставалась с момента эксфильтрации. Общее пристрастие к велосипедным прогулкам еще больше их сблизило. По ее просьбе Маккрейг (ЭЛЛА) раздобыла для нее каталог детских велосипедов. С радостью узнав, что Маккрейг шотландка, Тюльпан тут же потребовала карту Северо-Шотландского нагорья, чтобы обсудить маршруты совместных катаний. Уже на следующий день ей была доставлена из Головного офиса карта военно-геодезического управления Великобритании. И все же настроение у нее оставалось неровным, периодически случались вспышки раздражения. От успокоительных таблеток и снотворного, которые Маккрейг приносила по ее просьбе, толку было мало.