— Если же продолжить ковыряться в и без того глубокой ране, то не успела Звездная палата сделать свое дело, как Ганса-Дитера вызвали в Москву на совещание силовой верхушки, после которого его уже никто не видел. И с ним растаяли последние надежды, что он поймает какую-нибудь шифровочку из Центра и выдаст нам главного предателя в Цирке. Возможно, Билл Хейдон его опередил. Теперь поговорим немножко о вашей роли?
Остановить ее я не мог, нечего и пытаться.
— Если мне удастся доказать, что «Паданец» был не вселенским бардаком, а дьявольски хитрой операцией, которая позволяла получать высококлассные разведданные и сорвалась лишь в последнюю минуту, я уверена, что всепартийная комиссия переметнется на нашу сторону и поднимет лапки кверху. Лиз и Алек? Трагично, да, но в данных обстоятельствах приемлемые потери во имя высшего блага. Победа? Еще нет. Пока это всего лишь предложение. Просто я не вижу другого способа защиты. Точнее, я уверена, что его не существует.
Она начинает собирать вещи: очки, вязаный жакет, салфетки, отчеты Спецотдела, доклады Штази.
— Вы что-то сказали, сердце мое?
Я что-то сказал? Мы оба в сомнении. Она даже перестала упаковывать вещи. Раскрытый дипломат лежит у нее на коленях и ждет моих слов. Обручальное кольцо на безымянном пальце. Странно, что я раньше его не замечал. Интересно, кто ее муж. Может, уже на том свете.
— Послушайте.
— Слушаю, сердце мое.
— Если на минуту согласиться с вашей абсурдной гипотезой…
— Что дьявольски хитрая операция сработала.
— Если, чисто теоретически, с этим согласиться, хотя я не согласен… вы всерьез утверждаете… притом что выплывут документальные доказательства, что кажется невероятным…
— Не должны, конечно, но если все же выплывут, это будут железобетонные доказательства…
— Так вы всерьез утверждаете, что даже при таком невероятном раскладе… все эти обвинения, судебная тяжба, масштабный поход на меня, Джорджа, если его, конечно, найдут, Службу как таковую… все это удастся отвести?
— От вас фактура, от меня судья. Стервятники уже слетелись. Если вы не придете на слушания, всепартийная комиссия заподозрит самое худшее и примет меры. Я спросила Кролика про ваш паспорт. Наглец не желает с ним расставаться. Зато готов продлить ваше пребывание на Долфин-сквер на тех же нищенских условиях. Все обсуждается. Завтра утром в то же время?
— А в десять можно?
— Буду ровно в десять, — сказала она, и я ответил, что буду тоже.
Когда вся правда выходит наружу, не строй из себя героя, делай ноги. Но я постарался размеренно дойти до Долфин-сквер и подняться в конспиративную квартиру, в которой больше не заночую. Задерни занавески, повздыхай перед телевизором, закрой дверь в спальню. Достань французский паспорт из почтового ящика, устроенного за табличкой с предупреждением о мерах пожарной безопасности. У побега есть свой умиротворяющий ритуал. Надень все чистое. Сунь бритву в карман дождевика, а все остальное оставь на месте. Я спускаюсь в гриль-бар, заказываю легкий ужин и утыкаюсь носом в скучную книжку, как человек, которому предстоит долгий одинокий вечер. Заговариваю с венгерской официанткой на случай, если она должна куда-то докладывать. Вообще-то, говорю, я живу во Франции, а сюда приехал потолковать о бизнесе с английскими юристами, что может быть ужаснее, ха-ха-ха. Оплачиваю счет. Выхожу во дворик, где пожилые дамы в белых шляпках и юбках для крокета сидят парочками на садовых скамейках и наслаждаются неожиданно пригревшим солнышком. Я уже готов выскользнуть на набережную и пропасть с концами.