— Слушаю, господин!
Рябой Чжанъ был главой самой большой хунхузской общины и владельцем самой богатой золотой россыпи этого района; но жил он значительно южнее, — и поэтому северные общины в лицо его не знали. Но одно имя его внушало почтение и страх, и ослушаться его приказания еще никто не осмелился.
Чжанъ Лао-эръ спокойно повернулся и вышел, провожаемый почтительными, хотя и злыми, взглядами шайки Ли да-гады.
Через день Ли со всеми своими людьми, забрав все, что только мог унести с собой, и сожегши то, чего не мог взять, — ушел куда-то на запад. По слухам, он где-то за Бодунэ и сейчас грабит монголов.
Лет за пять перед великой войною, почти на всех наших лесных концессиях в Маньчжурии усиленно стали пошаливать хунхузы, облагая податью (правда, не очень значительной) китайские артели, работавшие на концессиях, — а иногда требовали и от администрации доставления им провизии, одежды, патронов, ружей и т. п.
Оперировали, большею частью, мелкие шайки; но иногда в том или другом районе собирались такие значительные скопища, что против них посылались и наши отряды, и китайские войска. Наши — большею частью возвращались благополучно назад, не имея возможности догнать заблаговременно предупрежденных хунхузов; китайские же — или били хунхузов, или сами бывали биты.
Однажды шайка хунхузов нагрянула на китайскую артель на концессии С. Рабочие или не могли, или не хотели удовлетворить требований хунхузов, ссылаясь на контору, не приславшую муки и прочих припасов.
Тогда главная партия хунхузов ушла из становища, а часть их пошла к конторе и, подстерегши указанного им китайскими рабочими русского десятника этой артели, — схватили его, порядочно избили, так как он сопротивлялся, и повели его к предводителю.
Положение десятника было незавидное: он сопротивлялся, поэтому знал, что его без солидного выкупа наверное не выпустят; но возможно, что ему грозит что-либо худшее…
Привели десятника в зверовую фанзу, выстроенную когда-то орочоном или гольдом-охотником, и поставили, связанного, перед главарем, сидевшим на нарах за столом, уставленным китайскими блюдцами с едой.
— Тебе почему мука не тащи? — обратился к нему по-русски главарь шайки.
— Контора получай нет, Харбин посылай нет, — отвечал перепуганный десятник.
Хунхуз стал внимательно всматриваться в десятника.
— Тебе Федор Ванич?
— Да, это я.
— Тебе мадама Марья? — продолжал спрашивать хунхуз.
— Верно, — отвечал десятник, а сам думает: «И откуда он меня да и Марью знает? И для чего спрашивает? Как бы еще хуже чего не вышло!»