Неужели никто не успел сообщить в дивизию Киквидзе? Уже вторые сутки... Офицеришки могут всех расстрелять, почувствовав себя господами положения.
Снова – тяжелые шаги, снова – угрызения совести, снова – горькие раздумья. Будто случилось досадное недоразумение: сорвано серьезное совещание, люди отвлечены от очень ответственных дел. А дел – непочатый край! Родную Тамбовщину хоть выворачивай наизнанку и вытрясай из каждой щелки жадных торгашей, хитрых паразитов и дураков. Да, да, и дураков! Тех самых дураков, которым даже думать лень: куда толкнешь – туда и покатятся, как с горы. Через них и случилось все. Дали себя обмануть офицерам и краснобаям городской думы Шатова!
У двери камеры послышались шаги и разговор. Лязгнул в ржавом замке ключ.
Чичканов встал с нар, готовый ко всему. Сколько же сейчас времени? Оглянулся на светлое пятно под потолком.
– Эй, ты! Выходи! – крикнул кто-то сиплым голоском.
Чичканов подошел к двери.
В освещенном керосиновыми фонарями коридоре – обрюзгший старичок в помятой форме тюремного надзирателя. За ним, как истукан, – здоровенный детина с винтовкой.
Чичканов внимательно осмотрел старичка, потом его огромную связку ключей и улыбнулся:
– Где же это они тебя, дедушка, откопали?
– Шагай, шагай, не разговаривай! – взвизгнул старик. – Меня-то откопали! А тебя завтра и откапывать будет некому. Моли бога, что днем не кончили. Христово воскресенье было. Сам генерал вам, безбожникам, отсрочку дал, не велел ему праздник омрачать. Шагай, шагай!
– Да, плохи, значит, дела вашего генерала, – сказал Чичканов, идя по тюремному коридору.
– Не хуже твоих!
Около двадцать третьей камеры старик остановился, отстранил от двери часового и загремел ключами.
– Поближе к выходу, к расходным дверям. – Старик мстительно захихикал и, толкнув Чичканова в спину костлявой рукой, закрыл за ним дверь.
Из полутьмы навстречу Чичканову выступили трое.
– Товарищ Чичканов! – глухой голос Волобуева.
– Михаил Дмитриевич! – обрадованный голос Рогозинского.
Губпродкомиссар Носов молча пожал руку.
Чичканов шагнул к нарам, откуда послышался стон. Там лежал избитый до полусмерти командир Минского отряда Губчека Пасынков.
– Скорей бы! – простонал Пасынков.
– Что скорей? – Чичканов присел на край нар.
Ему никто не ответил. В тишине слышны были тяжелое свистящее дыхание Пасынкова да шаги часового за дверью.
– А Бориса Васильева освободили, – вдруг сказали из дальнего угла. – Говорят, у него брат офицер.
Только теперь Чичканов рассмотрел, что на полу по углам лежит много арестованных. «Всё наше руководство», – горько подумал он.