– Конечно.
– Я слышал, что «вернувшиеся с того света» зачастую приобретают сверхъестественные способности, например дар предвидения…
– Не тот случай, Николай Оттович, – посмел прервать Эссена его флаг-капитан. – Нет у меня никаких озарений, я просто прекрасно помню все события грядущих пяти лет, я их прожил.
– Но как это возможно? Нет, я не могу не верить фактам, но не могу поверить и в вашу историю.
– Прекрасно вас понимаю – сам бы не поверил. Объяснить ничего не могу, разве что сообщить ход ближайших событий.
– Ну, извольте, – скептически посмотрел адмирал на собеседника. – С датами, если возможно.
– Двенадцатого июля Австро-Венгрия направит Сербии унизительный ультиматум, сербы примут его за исключением одного незначительного пункта. Но этого окажется достаточно для того, чтобы пятнадцатого на улицах Белграда начали рваться австрийские снаряды.
– Смелый прогноз… Ну ладно, Александр Васильевич, возвращайтесь к своим обязанностям в моём штабе.
– Разрешите занять ещё немного вашего времени, Николай Оттович.
– Слушаю.
– Я не уверен… – Колчак слегка замялся.
– Говорите, говорите!
– Простите за, может быть, глупую фразу, но я не уверен, что меня «отпустили» навсегда…
– Здесь, – каперанг открыл портфель и достал бумаги, над которыми работал в Сестрорецке ежедневно, – кое-какие соображения и рекомендации по ведению грядущей войны. Ознакомьтесь, пожалуйста.
– Хорошо, оставьте, – кивнул адмирал. – Оставьте и ступайте к себе в каюту. Продолжим разговор завтра.
* * *
Всё покатилось по наезженным ещё в прошлом (для Колчака) рельсам: наследник сербского престола Александр телеграфировал российскому императору, Николай заверил, что Россия не останется безучастной, но, тем не менее, после того как Белград отверг единственный, незначительный пункт о подчинении сербских судебных властей австрийским, венский посланник в Белграде потребовал паспорта и отбыл со всей своей миссией на родину. И пятнадцатого июля заговорили австрийские пушки…
Сербия, разумеется, не могла противостоять одиннадцати австро-венгерским корпусам, которые направились к её границам.
От Германии зависело остановить разгорающуюся войну или дать ей разгореться в МИРОВУЮ. Но Берлин вполне устраивал данный дебют, и выбор кайзером уже был сделан. Но в своих телеграммах глава Германской империи по-прежнему называл Николая братом, уверяя, что постарается сделать все возможное, чтобы утихомирить своего австрийского союзника. В то же самое время Большой генеральный штаб Германии требовал от австро-венгров всеобщей мобилизации против России.