Салтыков, сволочь приметливая, помолчал ровно столько, сколько надо, а потом аккуратно, без звука, сложил вилку и нож на тарелке и сказал:
– Тогда, Лен, у меня к вам – но пока в основном к тебе – новое предложение. Вернее, уточненное предложение старого. Ведем Ивана Сергеича не федеральным смотрящим, а главой города. Ну по текущей схеме, короче, как вы и добиваетесь: в депутаты, оттуда главой. Согласование на всех уровнях беру на себя.
Сто лет назад у Лены вышел странный спор с мужем. Они вообще-то почти не спорили, Лена знала за собой некоторую занудность и стремление поставить точку, пару раз вернуться и добавить еще пару точек пожирнее, – и знала, что мужчин это бесит. Особенно когда собеседник прав, да к тому же он женщина. А мужчинам беситься вредно, они от этого портятся и делаются малопригодными. Поэтому Лена пыталась не выпускать такие свои особенности на волю. Тем более когда речь шла об отвлеченных темах – например, о литературе. А тут чего-то зазевалась – и выскочило.
Впрочем, получился не столько спор, сколько обмен недоумениями. Речь вдруг зашла о «Гамлете» – кажется, по телику, который тогда еще принято было смотреть, шла передача о Смоктуновском, неизбежно возник фрагмент «Гамлета», Лена вздохнула, вспомнив свое детское жаркое, до слез, возмущение, и впервые в жизни вслух пожалела Офелию, ни за что угодившую между жерновами королевских интриг и мятущейся души принца. А Митрофанов вскипел – неожиданно так. Он был флегма по жизни и на памяти Лены взрывался всего-то пару раз, когда на службе допекали: коротко и с быстрым оседанием в стандарт. А тут завелся и толкнул горячую речь примерно такого содержания: «Блин, почему все вечно говорят про загадку Гамлета, его мятущуюся душу и философски отвлеченный ту би ор нот ту би? Нет там никакой загадки и философии, обычная страшноватая, но совершенно прозрачная история. Пацан возвращается с учебы, чтобы спокойненько готовиться дальше к роли короля, а дома переворот и ад: отца убили, мать спит с убийцей, друзья предали и ходят кругами, ждут момента, чтобы наброситься, это вопрос пары дней. А он, говорю, пацан еще, но при этом принц же и не дурак. Он понимает, что ему по-любому голову откусят, но есть шанс куснуть в ответ. Вот и вся загадка, вот и все терзания, все эти “быть или не быть” – Гамлет лихорадочно пытается сориентироваться и сообразить, есть ли шанс выскочить без боя и больно ли зарежут, если тихо лежать и не дергаться. Понимает, что больно, что уклониться нельзя, а терять нечего, но и нахрапом не взять – сразу сшибут и запинают. Зато если действовать хитро, чтобы враг расслабился, – получится подкрасться и нанести максимальный вред. Он так и делает, вот и все. И даже почти добивается невозможного, побеждает живым, – но потом этот самый реализьм берет свое. Конец пьесы».