За двадцать лет набралось заметное количество подобных спотыканий. Всякое спотыкание объяснялось железными и очевидными для Лены причинами, преимущественно не моральными, а физиологическими или техническими. Вот только зря она полагала, что для Митрофанова они столь же очевидны.
Семейная жизнь Митрофановых была довольно гладкой и вполне благополучной, особенно на среднестатистическом фоне скандалов, измен и разводов. Идея переспать с кем-то кроме мужа казалась Лене такой же странной, как, например, желание опробовать что-то из несвойственного человеку рациона, сено или собачий корм, например. Предыдущих кавалеров она не вспоминала, порнухой не интересовалась, особенно когда убедилась, что свадьбы в конце не бывает, пара эротических снов с участием случайных знакомых ее смутила и заставила осторожно приглядеться к этим знакомым, а по итогам признать их недостойными внимания, взбрык же подсознания списать на авитаминоз и недосып.
Это отдельная непростая наука: умение отличать норму от болезни, мириться с чужими недомоганиями и скрывать собственные, не раздражаться на вопросы и тем более шутки про ПМС и смежные явления, не оставляя их без необходимого внимания, и пытаться сделать так, чтобы всем вокруг было хорошо, а центр круга чтобы не ломался и обеспечивал движение, которое и есть жизнь. Особенно семейная, которая сама по себе – искусство выравнивания фаз, сближения крайностей и примирения непримиримого. Если сближения не получается – семьи нет. Но если вместо подстраивания друг под друга и движения в такт происходит сглаживание и размазывание собственных интересов ради иных, линия жизни, размашистая и дерганая кардиограмма, становится ровной и средневзвешенной линией прекратившейся жизни.
Лена быстро научилась обходиться без некоторых привычек, без гостей и походов, постепенно приноровилась к привычкам Митрофанова, которые тоже менялись, и вросла в эту жизнь, как в удобные джинсы, которые иногда, конечно, хочется поменять на вечернее платье или короткие шорты, но климат не тот, да и размер, честно говоря, уже не позволяет.
Не умом даже, а какой-то пристройкой к уму, балкончиком, где зимой хранятся велосипеды, летом – санки, а остальное время – мудрые мысли, Лена, конечно, многое понимала про мужскую и женскую красоту, разницу между ними и взаимное тяготение, обусловленное генетикой, эволюцией и воспитанием, про привлекательность, мужественность и полигамность как поводы для супруги быть бдительнее, или активнее, или нежнее, чтобы свято место не оставалось пустым, а торчащее – накрытым. Про это помнишь всегда, как и про то, что, если человека не кормят дома, он пойдет в столовку, кафе или купит шаурму по дороге – а на дом будет сперва злиться, потом же перестанет рассматривать его как источник кормежки. Лена всю жизнь ненавидела такие сравнения – секса с едой, привычек с одеждой, – поэтому теперь старалась оперировать именно ими, раз уж привычные методы мышления подкачали и оставили ее убитой и бессмысленной на слишком большом для нее одной супружеском ложе.