Вдоль моря бежит черная тощая собака. Добежав до моего шезлонга, собака встает всеми четырьмя ногами в воду и принимается сердито лаять.
– Что это ты такое читаешь, что она на тебя лает? – спрашивает греческий приятель. Он не знает русского, но довольно бойко говорит по-английски. Тетушки прекращают игру и прислушиваются.
– Я читаю поучения Паисия Святогорца.
– А, тогда ясно, – смеется грек и транслирует тетушкам мои слова: – Она читает блаженного Паисия.
Тетушки тоже смеются и машут на собаку:
– То-то бес пришел тебя ругать! Дай-ка я его перекрещу!
Собака удирает вдоль линии прибоя.
* * *
Хозяин деревенской греческой таверны приносит рыбу. Сырую. То есть – живую.
Познакомиться. Прежде чем жарить.
Он считает, что это абсурд – есть незнакомую рыбу.
– Я не хочу видеть ее заранее! – жалуюсь я. – Потом мне жалко ее есть!
– А как же ты дома покупаешь рыбу? – изумляется приятель-грек.
Мои объяснения про Норвегию, мороженое филе трески в коробочке и «ничего личного» вызывают у Стратоса страдальческое выражение на лице.
Из-под стола с таким же выражением лица на рыбу смотрит кошка – разноцветная и тощая, как велосипед. Но в кошкином взгляде присутствует надежда. Грек считает меня безнадежной.
Рыба тем временем возвращается на стол, изжарившись на углях, облившись оливковым маслом, обложившись помидорами…
Мои отношения с кошкой переходят в фазу заговора.
Я незаметно опускаю руку под стол.
Кошка незаметно берет из руки кусочек рыбы.
– Какое вкусное оливковое масло! – говорю я.
– Алексис! – кричит мой приятель. – У кого ты берешь масло?
Возникает хозяин. За ним возникает масло – мутновато – зелено-золотое, нерафинированное, в пластиковой бутылке. Следует длинный диалог, из которого я понимаю, что двухлитровую бутыль мне подарят, а еще две продадут за два евро.
– Сколько ты повезешь в Москву? Пять литров? Шесть?
В голове моей плывут видения: сумасшедший аэропорт в Солониках, толпа, сумки, Шереметьево, шесть литров масла…
– В Москве его не с чем есть, – говорю я.
Собравшиеся скорбят.
Кошка, меж тем, наевшись, засыпает на моей ноге.
* * *
Халкидики. Греция, блаженное лето.
Дочка хозяина таверны уехала в Америку.
– И хорошо там, в этой Америке? – спрашивает меня Яни.
– Не была, не знаю. Но София умница, она пробьется.
Наш приятель Стратос с удовольствием переводит про умницу Софию. Ему приятно, что я помню девушку и говорю отцу хорошее. То есть поступаю как положено.
Софию красавицей не назвать, она стрижена ежиком, за ухом имеет татуировку в виде морской звезды, хорошо говорит по-английски, и у нее диплом юриста.