В прошлом году она работала на пляже в большом отеле на Ситонии, распоряжалась лежаками и зонтиками. С работой по специальности были проблемы…
– Все сошли с ума, – говорит Яни. – Все едут…
– Море стоит, горы стоят, – роняет Стратос.
Стратос вообще философ. Одно слово – грек.
Всегда мне нравились такие мужчины: укорененные в жизни. Не знаю, как точнее объяснить.
Кроме того, он – «наш». Волонтер. Когда горела его любимая Кассандра, именно он собирал соседей в ополчение.
Года четыре назад он возил меня показывать мертвый обгоревший лес на границе, где они остановили огонь страшным способом – встречным пламенем.
Сегодня мы ехали с Афона домой, через фантастически прекрасную Ситонию с горами и холмами, с оливковыми рощами, висящими в ослепительном мареве над белым от жары морем… и я попросила его проехать через то место. Мы свернули, сделали крюк, и Стратос с гордостью показывал мне молоденький подлесок…
– Лет через пятьдесят…
– Мы не доживем, – говорю я.
– Какая разница? – смеется Стратос.
Ящерицу, лежащую на камне, приходится легонько пнуть для того, чтобы она подняла голову и посмотрела на тебя томно и утомленно: «Ну что тебе, двуногая ошибка эволюции?»
Когда стоишь по колено в воде, собираются мелкие рыбки, и ходят у ног, проявляя к твоей громоздкой особе мимолетный интерес. Выяснив, что в пищу ты временно непригоден, уходят неторопливой стайкой в прозрачную глубину.
Лавка в деревне открывается в 11, закрывается в 12 и потом мучительно приоткрывается часов в пять, изображал звериный оскал капитализма. На двери звенит колокольчик, и хозяин долго идет тебе навстречу с чашкой кофе и газетой в руках. Газетные заголовки обещают апокалипсис. На лице у грека написано: «Да ладно!»
Утром я пью холодный кофе с молоком в баре на пляже.
Хозяин бара задумчив и условно англоязычен.
– Море видишь? – спрашивает он.
Море недвижно лежит у ног и очевидно, как грядущее бессмертие.
– Олимп видишь?
Олимп плывет, тая в дымке над Термическим заливом.
– Хорошо?
– Хорошо, – киваю я.
– Вот скажи, можно тут работать?
– Нет, – решительно отвечаю я.
– Воот, – говорил грек. – Ты понимаешь. А Меркель – не понимает…
* * *
Капитан яхты – старый грек, помогают ему два взрослых сына.
Банальная моя память немедленно подсовывает:
По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос:
Янаки, Ставраки,
Папа Сатырос…
Тут море тихое и такое бирюзово-бездонное, что кажется ненастоящим.
Рубка яхты увешена фотографиями многочисленных черноглазых, упитанных, улыбчивых детишек.