С берега в мелкую волну сходит пожилая немецкая дама.
Мы живем под боком у тихого отельчика, и его постояльцы оживляют наш дикий пляж.
С немецкой дамой накануне мы перекинулись парой английских слов насчет местонахождения магазинчика с местными товарами. Типикали грик, ю анднрстенд?
Немецкая дама трогательна как сама идея Евросоюза. На ней детский плавательный круг и шапочка с ушками на макушке. На ногах у немки тапочки для плавания. С каждым шагом в направлении морской бездны она приседает и говорит что-то про «майн готт». Наконец вода доходит до спасательного круга, и дама начинает панически молотить ногами, пугая стайки мелких золотистых рыбок. Один из тапочков слетает с ноги и уходит в свободный дрейф. Крупная немецкая паника вызывает на лице Гоши ухмылку.
– Ничего смешного, – говорим мы с коленом. Мы с коленом хорошо знаем, что перед самым берегом на дне лежат камни, на которые можно неловко наступить, и тогда суставу привет.
Гоша лениво поднимается из шезлонга, входит в воду и ловит тапок. Возвращается под громкий «данкешен» и спрашивает меня вполголоса: «Так что, вот эта самая Германия выведет нас из кризиса?»
Мне есть что ответить, но море тихое, ветер западный, а завтра утром в Салоники, в самолет, в Москву…
Про любовь и другие неприятности
Да вы и сами такого можете навспоминать – стоит только сесть на большой камень на берегу теплого моря и свесить ноги в воду… Тут главное – без драм. Драмы плохо сочетаются с морем…
* * *
В пятом классе меня посадили с Сережей. Школа располагалась на краю Кутузовского проспекта, считалась «элитной», и все мы были детки «из хороших семей». Сережа был «из микрорайона». Папы у него не было, мама работала на Филевском хладокомбинате, а брат был настоящая дворовая шпана. Мы были «барышня и хулиган». У нас, конечно, была любовь. Весь класс знал. Мы дрались портфелями и делили парту пополам фломастером. Он все время лез на мою половину. Провожал меня до метро. По дороге мы сидели на карусели, ели мороженное (за семь копеек, фруктовое!) и разговаривали про индейцев. Он меня уважал за то, что я знаю про индейцев.
Как-то раз мы поспорили. Он считал, что девочки не умеют терпеть боль, а мальчики умеют. Дело пошло на принцип. На ботанике он минут пять натирал металлический кончик ручки об штанину (серая такая форма была, шерстяная!), а когда ручка раскалилась, приложил к своей руке и НЕ ОТДЕРНУЛ. Потом проделал ту же манипуляцию еще раз – и приложил к моей. Я тоже – НЕ ОТДЕРНУЛА. Маленький круглый след от ожога на левой руке…
Когда-то давно на месте Крылатского был сад. Огромный яблоневый сад до самой реки – с соловьями, пенным цветением, августовскими яблоками… У меня была первая любовь. Мне было семнадцать, а ему – двадцать один. Он был математик и боксер. Я с трудом складывала два и два, писала сокрушительно нелепые стихи и рисовала акварели. Вакуум в моей голове был совершенен и безупречен. Яблони цвели. Мама с папой собирались на дачу. Я оставалась дома «готовиться к экзаменам»…