Не могу сказать, что на улицу «материальных девочек» пришел праздник.
Скорее, наоборот.
Видите ли, жизнь устроена несправедливо.
Не всем везет так, как трем лицам нетрадиционной ориентации и потрепанной даме в бикини, которые «три недели провисели» на яхте, груженой жвачкой.
Те, кто не смотрел в последние месяцы телевизор, этого рекламного пассажа не поняли и ничего при этом не потеряли.
Я хотела сказать, что так, как Абрамовичу, повезло только Абрамовичу.
Всем остальным повезло меньше.
Зато перед ними, как миражи в пустыне, возникли цели, о которой в мое время никто и не подозревал.
Соседка плачет в стареньком шезлонге под яблоней.
Плачет настоящими злыми слезами.
– Я не поеду в Турцию!!! – выкрикивает девочка. – В Турцию ездят только лохи и нищеброды! Я хочу на Ибицу!
– У меня нет денег на Ибицу! – кричит молодой девочкин муж.
– Займи! Найди, возьми кредит, ты же мужчина!!!
– На черта тебе эта Ибица? – спрашиваю я, вытирая о штанину душистое августовское яблоко.
– Вы не понимаете! Вы все ничего не понимаете! – кричит девочка.
Понимать тут, в общем, нечего, и все это бесконечно грустно, и мальчик с девочкой ссорятся, и она кричит ему в лицо что-то злое, и он тоже шипит что-то обидное, и потом они мирятся ненадолго, и ссорятся снова, потому что именно для нее, бедняжки, и снимают всю эту вот безобразную туфту про «провисели две недели», и она впитывает, запоминает и требует от «Л'Ореаля» того, чего «она достойна», и верит, что о ней думает «Тефаль»…
Ладно.
На самом деле я не ворчу.
Наоборот.
На дворе стоит сентябрь, и ко мне приходят первые дети из тех, кого я буду учить в этом году.
И вот она – принцесса.
И волосы ниже плеч, и бледные щеки, и глаза лесного эльфа, и запястья в каких-то немыслимых амулетах, и драные кеды, и закушенная губа, и рывок к полкам, и – вполоборота – «Это Толкиен?! Вы любите Толкиена?! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!»
Может, может, о моя пропавшая юность, канувшая следом за паровозом в непрозрачные речные воды.
Может.
– А это? Это же «Джен Эйр»? А это? Это же у вас Честертон?!
И мама. Такая приличная, элегантно одетая мама: «Катя, сядь! Наказание мое! Когда ж ты научишься себя вести?! Простите ее, Татьянавиктна! Сядь, идиотка! Сядь прямо!»
Но у нас уже заговор. Мы уже победили.
Мы еще стряхнем пыль с дедушки Шекспира, поплачем над юношей, которого обратила в миртовое дерево колдунья Альцина, мы еще переведем Эдгара По…
Нас так просто не возьмешь.
Нам бы еще пирата для комплекта…
Благородного бы нам капитана Блада, и фиг бы вы нашли тогда хоть одну целую яхту, груженную дерьмовым бубль-гамом и целлулоидными тетками в наших Караибских морях…