— Ну и чего стоят все эти суеверия? — проговорил он. — Можешь сказать матери, что она ошибалась. Ей следовало бы знать, что я не оставляю никакой проект незаконченным. А теперь поставь опус двадцать семь, номер второй. Не самая изощренная вещь, но я же слушаю классику всего несколько месяцев. Будь у меня побольше времени, взялся бы за Моцарта. Считается, что он примерно на таком же уровне.
Я отыскал диск — на нем значилось «Лунная соната» — и протянул отцу, чтобы тот подтвердил: это именно то, что требуется.
— А теперь запусти его и сходи сделай мне коктейль.
— Ты хочешь коктейль?
— Мне что, два раза надо повторять? Ты знаменитый нью-йоркский бармен, и ты мне ни разу ничего такого не делал. Сооруди самый лучший, какой сможешь. Из того, что найдешь в буфете. И сделай по одному для себя, для Рози и для матери. Коктейли. Надо же, кто бы мог подумать, что в тебе есть эти наклонности. — Он отдал мне диск. — Знаешь, я переживал насчет тебя, но в конце концов ты меня удивил.
Я поставил ему «Лунную сонату», и мы с Рози сделали «Бостонский сауэр» — оптимальный вариант при том ограниченном наборе ингредиентов, что имелся в нашем распоряжении. Когда мы приготовили сироп, выжали лимоны, отделили яичный белок от желтка, налили виски и встряхнули все это со льдом, музыка продолжала играть, но мой отец уже умер.
Когда мы двигались обратно в Мельбурн (значительно позже, чем планировалось, — из-за необходимости известить родственников, договориться о вывозе тела и предоставить эмоциональную поддержку моей матери), Рози предложила заехать куда-нибудь поесть пиццы.
— Мы сегодня должны ужинать дома, — заметил Хадсон.
— Нам надо было уехать, — пояснила Рози. — Твоей бабушке не хотелось есть, и мы не могли просить ее что-нибудь нам приготовить. Но я страшно проголодалась.
Без еды было не обойтись. Перед отъездом мы выпили «сауэры» (мой брат Тревор прибыл как раз вовремя, чтобы потребить тот, который оказался лишним), и мама, казалось, успокоилась.
— Ты сказал, что мы поедим дома, — произнес Хадсон. — Я весь день этого дожидался.
Я готовил отдельные блюда для разных едоков лишь по воскресеньям: ту или иную разновидность красной рыбы для Рози, а для нас с Хадсоном — мясо. В холодильнике уже лежала курица, которая предназначалась для сэндвичей понедельника и среды. Всякое нарушение этого распорядка, конечно, раздражало. Но в данном случае Рози была права.
— К сожалению, нам уже не хватит времени доехать домой, приготовить ужин и съесть его, не спровоцировав сбой режима сна и, вероятно, несварение.