Я не считал себя романтиком. День годовщины был отмечен в моем ежедневнике, список символов находился в публичном доступе. И я бы не смог внедрить эту традицию без внешнего поощрения — точнее, наставления.
Казалось, Рози прочла мои мысли:
— Это же Джин предложил такую идею, да?
— Изначально — да. Это не секрет.
— Я знаю. Но ты ему многим обязан. Мы ему многим обязаны.
Утверждение Рози было справедливым, но все же весьма необычным.
— Ты ненавидишь Джина, — отметил я.
— Никого я не ненавижу. Кое-какие его поступки меня очень огорчали. Но он был твой друг, и я не хотела вставать между вами. По-моему, ты по нему скучаешь.
В годовщину нашей свадьбы моя жена сделала совершенно необычайное признание. В ответ следовало проявить полнейшую откровенность.
— Возможно, — произнес я.
— Дон, может быть, тебе стоило бы как-то протянуть руку Джину. Ты же вечно пытаешься убедить Клодию, чтобы она с ним помирилась. Тебе не кажется, что это с твоей стороны отчасти… как бы проекция?
— Проекция моих эмоций? Не исключаю. Однако между мною и Джином за одиннадцать лет ничего не изменилось. А значит, нет никакой рациональной причины для нашего воссоединения.
— А как насчет тебя самого? Разве ты сам не изменился? Может, и он тоже изменился. И не говори мне, что ситуация не изменилась. Тебе так кажется из-за твоего отношения к жизни. По крайней мере, во многом именно из-за этого.
Она указала на Хадсона, который стоял возле книжных полок и о чем-то оживленно разговаривал с Таццей и Мерлином.
— Видишь? Похоже, он теперь гораздо счастливее. Но ты не очень-то счастлив, правда?
Как всегда, Рози лучше понимала мое эмоциональное состояние, чем я сам. Я посмотрел на экран компьютера.
— Мне надо выполнить заказ. А потом я отвечу на твой вопрос.
Готовя коктейли, я пытался осмыслить то негативное чувство, которое обнаружила во мне Рози. Да, настроение у Хадсона, судя по всему, действительно улучшилось. Во всяком случае, это было заметно, когда он находился в баре. Я полагал, что данное улучшение едва ли распространяется и на время его пребывания в школе.
Хотя мои воспоминания о школьных днях были по большей части отмечены чувством отчужденности, случались и счастливые моменты. Я получал удовольствие от написания программ для своего компьютера, от игры в шахматы и почти от всякой учебной работы как таковой. Однако к двадцати годам во мне развились суицидальные наклонности — столь сильные, что даже пришлось провести некоторое время в психиатрической лечебнице. По сути, моя проблема состояла в социальной изоляции. И ведь у Хадсона по-прежнему имелся лишь один друг, а значит, на этом фронте с самого начала проекта «Хадсон» не произошло решительно никаких улучшений.