Через два года, выбравшись из забайкальской тайги после очередной практики, она получила на читинском почтамте три письма — от родителей, от подруги и еще чье-то. Чье-то было в нестандартном квадратном конверте с сиреневой папиросной бумагой внутри и начиналось словами: «Помнишь разноцветные облака»?
Облака помнила, автора — не очень. В письме было признание в любви и цитаты из Шекспира, по-английски, но с переводом.
«Не пытайся позолотить прекрасную лилию…»
В почтовой конторе толпился народ, на деревянном столе, закапанном фиолетовыми чернилами, стояла фаянсовая непроливайка, валялась ручка с заскорузлым пером. Ответ сочинился сам собой. Перо царапало по грубой бумаге и выдирало из нее непрожеванные опилки.
Леля только потом узнала, что он Шекспира и по-русски-то не читал. Так, пыль в глаза. Но тогда она повелась. Через четыре месяца поженились.
Нет, Костик не был отрицательным персонажем. Просто говорил на другом языке.
Существовал отдельный мир предметов и явлений — там они действительно видели одинаковые облака. Вещи объединяли — случайные, как те перламутровые перья в небе. У него был дар — сделать немой предмет говорящим, несущим веер смыслов, многозначным, как стихотворная строка. Произносить слова было вовсе не обязательно — к примеру, Леля, проснувшись, видела на журнальном столике вазу бутылочного стекла, которую он приволок с помойки. Но вчера она фыркала на эту дрянь с оскорбленным видом, а сегодня в стекле стоял букет мокрых ландышей, за которыми Костик спозаранку, по росе, сгонял в зону отдыха, и оказывалось, что именно в этой нелепо-прекрасной вазе именно сейчас должен стоять именно такой букет — и весь день, начавшийся с радости, выстраивался на редкость удачно.
Любовь через вещи — бывает такое?
В действительно первую послесвадебную ночь она, все еще в торжественном воздушном платье, сидела на краешке кровати, ошалев от шампанского и гостей. Голова болела и плыла. Он решил прогулять ее по морозцу и заботливо спросил:
— У тебя есть рейтузы?
— Рейтузы? — удивилась она глупому прозаизму.
— Но там ведь холодно, застудишься, — и он, пошептавшись в другой комнате со свежеприобретенной свекровью, торжественно вынес Леле рейтузы, не новые, но аккуратно подштопанные. Она вдруг почему-то заплакала.
А на прогулке уже прижималась с благодарностью — мороз в самом деле был крепким, мелкая снежная пыль на пустых улицах блестела жестко и колко.
Однажды привез с Камчатки две трехлитровые банки янтарной икры, до смешного под цвет к оранжевым шторам квартиры — там, кроме этих штор и раскладушки, еще ничего не было, и денег тоже не было, и они два дня ели только эту икру ложками, запивали водой из крана и смеялись как безумные, все в оранжевых отсветах низкого солнца.