"Совсем не больно, только тело не слушается…" — кровавая пелена застилает глаза, в ушах хрип загнанных коней и довольный галдёж пролетариев.
Последним усилием задаю вопрос:
— Что же ты, мне раньше-то не сказал, старый?
Сквозь нарастающий гул, до затухающего сознания доносится:
— Зачем?..
Негодование, мобилизует остатки сил, я очень зол: "Как это зачем?.. Восемнадцатый год — гражданская война… ведь он знал. Я же всё рассказал… мог бы и просветить, так сказать, о местном времени… впрочем, я и не спрашивал…" — мысли путаются.
Вдруг перед внутренним взором встаёт страшная картина: епископ Феофан, в одном подряснике, полностью покрытый толстым слоем льда, уходит в прорубь. Мучители его достают, кидают навзничь и подкованными сапогами, с остервенением пинают сухое, старческое тело. Сковавшая владыку корка, красиво брызгая сверкающими льдинками, крошится, мучители вновь кидают старика в прорубь и снова его достают, экзекуция продолжается до тех пор, пока истязатели сами не выбиваются из сил. И вот, под зловещий гогот стаи, Феофан навсегда уходит ко дну. Вижу сквозь толщу воды его спокойный, задумчивый взгляд, он ободряюще кивает и наваждение пропадает.
— Отче, а тебя ведь утопят, — вынырнув из небытия, шепчу в ухо склонившемуся надо мной старику.
— На всё Божья Воля… передай поклон отцу Серафиму, скажи, что не застали его и попроси… — шум, нарастая, заглушает окончание фразы, я вновь покидаю этот бренный мир.
За несколько дней до этого:
После излечения от паралича и исповеди, я ломанул из тесной землянки на волю — резко захотелось глотнуть свежего воздуха.
— Куда ты пошёл, болезный, оденься хоть, на дворе чай не май, — сквозь охвативший меня восторг, донёсся голос архиерея.
— А… да… — задумчиво прошептав, облачился в доспехи, надел плечевые ноженки с скрамасаксом, перекинул через плечо футляр катаны — утонув в Чусовой, я потерял лишь шапку.
Солнечный свет, отражаясь от искрящегося снега, больно резанул по глазам. Состояние экстаза моментально исчезло. Зажмурившись, услышал удивлённый возглас спутников владыки, рубящих принесённый хворост:
— Очнулся воин, слава Тебе Господи.
Проморгавшись да привыкнув к яркому свету, рассмотрел монахов, контраст впечатлил. Один молодой, высокий, крепкий богатырь с весёлым добродушным лицом. Другой — сухонький, поджарый мужичок моего возраста, с цепкими, пытливыми глазами.
— Здравствуйте, люди добрые, спасибо вам от всего сердца, — обращаясь к спасителям, я совершил глубокий поклон: правая моя рука, идя от левого плеча, коснулась снега, всё, так сказать, согласно средневековым традициям.