Заставили меня, как же…
Подумала, и вслух подтвердила, что всё, сделанное мной, было сделано добровольно и сознательно.
Отец коротко взглянул на дядю Дино, и тот встал, провел ладонью в воздухе перед моим лицом и ниже, к солнечному сплетению, медленно, вдумчиво исследуя меня на предмет магического вмешательства.
Это было немного неприятно – родственники проверяли меня, будто я сама не в силах сказать, было ли насилие с принуждением, либо нет, но здравый смысл однозначно подсказывал, что будь я под воздействием – то как раз с пеной у рта и доказывала бы, что решение было добровольным.
Да и пусть лучше результаты магической проверки будут, чем нет.
На Феррерсов я отчаянно старалась не оглядываться.
Если уж мне было немного неприятно – то им, надо полагать, и вовсе.
– Следов ментального принуждения нет, – констатировал дядя. – Следов физического насилия – тоже.
Я вздернула подбородок, внутренне ликуя…
– Ну что ж, – сказала мама, – теперь расторгнуть обряд будет немного сложнее. Но наша дочь не достигла магической и правовой дееспособности, и не способна самостоятельно принимать решений, относительно участия в магических обрядах без одобрения родителей.
Ощущения были, как будто меня ткнули острым железом в самое больное место.
Внутри меня ворохнулись хорошо знакомые псы.
И пока нарастал обмен репликами – возмущенными, холодными, негодующими – я, отыскав пошатнувшуюся невозмутимость, самым спокойным тоном поблагодарила:
– Спасибо, что напомнила, мама. Думаю, я готова сдать экзамен на магическую дееспособность.
– Это если ты получишь допуск к экзамену, – запальчиво возразила мама.
– Отчего нет? – задавила я эти остаточные трепыхания. – Ты сама не раз говорила, что я давно готова…
– Хелена, ты перегибаешь, – подал голос дядя Дино, а потом…
– Экзамен тебе? Ну наконец-то! Как же ты надоела мне, маленькая дрянь! – выдохнул, поднимаясь, дядя Кирстен, – Предки, неужели я наконец-то от тебя отделаюсь!
Каждое слово втыкалось в меня раскаленной иглой. Каждое. Проклятое. Слово.
Шрамы на лице наставника, которые так и не сумели свести, стали особенно заметны в бьющем из окон свете.
В глазах дяди Кирстена плескалась искренняя, злая радость…
Больно было настолько, что даже мамино желание расторгнуть мой брак под предлогом моей недееспособности, меркло.
Мои внутренние твари хрипели, натягивая поводки – но теперь всё изменилось.
Я сама не поняла, в какой момент – но псы больше не грозились оборвать привязь и пожрать меня. Я была хозяйкой своим тварям, и крепко сжимала натянутые сворки.
Облизнуть губы. Открыть глаза. И вспомнить, как дышать.