Даже старички в простых ситцевых рубахах стали приглашать дам и пустились в пляс, грациозно держа ритм. Их движения не были так быстры, но эти люди знали толк в настоящем танго.
Площадь превратилась в море искрящегося атласа… подобно бабочкам, креолки порхали, чеканя шаг. Не то чтоб они выбрали Гавроша. Я-то знал, что сегодня Гаврош выбрала их, что все наоборот, но когда ты там, в сердце танца, есть ли тебе дело до таких мелочей?
А Гаврош молотила и молотила по кнопкам, будто она не играла уже практически два часа, а вышла на три минуты, между делом размять пальцы.
Худощавая женщина в пончо с ближайшего балкона что-то громко закричала на испанском и стала махать руками, будто призывая к себе.
Какие-то люди окружили Гавроша. Не переставая играть, она двинулась в подъезд под балконом, окруженная плотным кольцом. Меня оттеснили, и я остался внизу, в суматохе полностью потеряв связь с нитью происходящих событий.
Через минуту она появилась на балконе. На голове была шляпа с круглыми полями, рядом махали сине-белыми флагами какие-то подростки.
Я один там не танцевал и прижался к шершавой стене ближайшего дома. Площадь вдруг осветили лучи, в которых мелькали тысячи насекомых. То на прилегающих улицах водители зажгли фары, а после стали гудеть своими клаксонами, заглушая аккордеон…
Площадь стала океаном, бушующем в свете факелов и фар, океаном, где каждая капля была человеком, двигающимся в ритме аккордеона.
Сколько это длилось я не знаю. Она закончила «Черное платье» и стала играть его вновь, а потом еще и еще… Потом поток увлек и понес меня куда-то по улицам городка, плывущего во тьме вне времен и расстояний. Минут через пятнадцать я осел в каком-то баре, взяв кофе с вареной сгущенкой и размышляя о том, что, все это, скорее всего, мне просто снится и скоро я проснусь в Питере.
Мимо сновали туда-сюда люди, с бандеонами и факелами, музыка не умолкала ни на минуту.
Через пару часов я отправился гулять по городку, глазея на странных людей, живущих в мире вечного танго.
Под утро я вернулся домой и вырубился, упав на циновку в углу комнаты…
Через день на площади Восстания я закинул сумку с вещами и аккордеон в номер «Октябрьской». Лифт не работал, я дотащил инструмент на третий этаж по лестнице, и мы пошли вниз.
Пока спускались по лестнице, я лишь успел подумать, что аккордеон немало весит, и что я ищу, где проще, а она, где тяжелее. Потому мои мышцы слабее.
– Это между нами, понял? Скажешь кому – убью, – она пробуравила меня взглядом, проверяя на прочность.
Я кивнул.
– Слушай, но ведь тогда я все забуду, пройдет год и я совсем все забуду. А я не хочу. Я не хочу забывать Патагонию.