– Не было никакой Патагонии. Потогония была, а Патагонии не было. Ладно, пойду, прогуляюсь по Невскому, – бросила она привычно и шагнула в сторону Адмиралтейства.
Куски жизни длиной в шесть месяцев или даже в шесть лет я почти не помню, будто кто-то скрыл их под черной вуалью, сквозь которую просвечивают лишь призрачные тени событий, то ли случившихся во сне, то ли запечатленных на пленку «в глупом несмешном кино».
Эти шесть дней я до сих пор вижу в мельчайших деталях, так, будто они случились вчера.
Если хочешь сохранить глянец
На крыльях бабочки
Не касайся их
Пикассо.
Как-то в середине 2000-ых она вдруг позвонила и попросила приехать на 2-ую Советскую. – Кафе “Лагман”, -пробормотала и повесила трубку.
Я рванул и через 30 минут был там. Они сидели с Миррой, о чем-то болтали. На столе был чай. В неизменной кожанке, она смотрела куда-то вдаль и как-то чувствовалась, “что-то уже подступает”. Мы обсудили последние фото с концерта. Кивнула мне. Я почти физически уловил, как она стала вибрировать, не в силах сдерживать нахлынувшее напряжение и потянулась за ближайшей салфеткой. Схватив ее, резко бросила, “ручка есть?”
Слава Богу, ручка у меня была
Минут 20 что-то писала. Мы с Миррой сидели не шелохнувшись, ведь боишься спугнуть. Мгновение было тугое как тетива, а главное, что оно так и было мгновением, просто тянувшимся почти бесконечность. Чувствовал я себя напряженно и по-идиотски. Я так и не разучился стесняться в ее присутствии, за что себя всегда ругал и занимался самоедством. Вот Мирра всегда была спокойна и хохмила, а я всегда был напряжен, и так и не смог превратиться в приятного расслабленного собеседника. Ей-то было все равно, она вся была “там”. А мы сидели. Мы знали, что лучше молчать, что надо терпеть, потому что “оно уже здесь, совсем рядом”… Спугнешь и крышка. Маленькая корейская забегаловка, набитая макаронами и морковью, была пустовата, только мы сидели, ощущая ответственность бесконечного момента.
Тряхнула челкой,
– Ладно, слушайте:
Смерть наряжает ёлку в фотокарточки папы и мамы.
Коленки скулят от йода. Праздник – а хочется плакать.
И лишние вилки как рёбра непойманной рыбы скелеты.
Я в скатерти дырку сделал – меня отлупили за это.
И гости степенно на стуле за стол опускали спины.
И трепетно передавали друг другу салаты и вина.
И воздуха разом не стало в накуренном жарком доме.
Я голову прятал от влажных духами пропахших ладоней.
Меня целовали в щёки в пунцовые мягкие уши.
Ко лбу прижимались губами. Виски царапали дужки.
Жалели, жалели и пили и пили и ватой хмелели.