Когда начался «День Рождения», зал не надо было подбадривать или как-то поднимать на танец. Зал уже был живой. Партер пошел к сцене, ибо магнит Гавроша уже начал работать во всю мощь, притягивая не только ближних, но и тех, кто прятался у задней стены. Балкон еще был холодноват, но теплел с каждой минутой, понимая, что скоро придет и его очередь.
В конце концов, на балконе были флаги. Флаги парят, как символ свободы и ветра, двигаясь в такт волнам, катящимся по залу.
После нас окатило «Розами», которые окончательно подняли интеллигенцию и бабушек с детьми, (а разве есть еще люди, никогда не слышавшие «Розы»?) и «Питерской», и зал превратился в единый сосуд, цельный и состоящий из живительной влаги, переливающейся и блестящей в лучах прожекторов.
Пулеметной очередью пролетели «Асфальт», «Доктор», «Морячок» и «Зву-Чи», слегка успокоившая зал перед новым смерчем. Было и еще несколько сетов, попеременно бьющих со сцены, раздавая лучи света и снопы искр, из которых разгоралось даже не пламя, а целое солнце, взошедшее откуда ни возьмись прямо над залом.
На «Побеге» я отвлекся лишь на секунду, позволив себе уставиться на Митрича, непрерывно молотящего по ударным. Так всегда бывает на Гавроше. Секунду назад ты был в действе, сосредоточившись на ней. Отвлекся – и все – будто пролетел целый час. Режиссер сменил декорации и приходится догонять… Она была уже там – внизу. Это не был обычный прыжок в толпу. Она просто сошла вниз. Сошла и все тут. Зал не накинулся, не растерзал и не смял. Зал расступился. Она шла пожимая руки сквозь толпу, и никто не посмел не отойти. Сотни рук тянулись, получая свое рукопожатие и опускаясь, уступая другим, тем что еще не получили свою долю тепла. Как ледокол пройдя сквозь стоячий партер, пошла по центральному проходу в конец зала. Вы думаете, это было в тишине? Нет, “Побег” же продолжался, и все шло своим чередом.
Ударные качали ритмично и с силой, расталкивая зал, будто били куда-то в основание позвоночника, там, где ты ищешь опору, там, где фундамент твоей конструкции, готовой превратиться из гипсового памятника в пластичного и гуттаперчевого танцора.
Я побегу искать тебя
По фотографиям и снам
По черно-красным ножевым
По рикошету южных стран
По родинке в тылу плеча
По желудям твоих измен
Я побегу искать тебя
Никто иной бы не посмел
Партер поднялся, ряды за рядами. Она шла и шла, продолжая петь, пожимая руки, пока не уперлась в конец зала, и вышла в те самые двери, впустившие поток в зал двумя часами ранее.
Пока зрители, вытянув шеи, наблюдали за Гаврошем, группа незаметно выскользнула за кулисы.