– Нет.
– А ты подумай! – не давала ответа женщина.
– Пушкин? – начал гадать я.
– Нет, – отрезала она.
– Ленин? – выдал я то, чему учили в далеком красногалстучном детстве.
– Да типун тебе на язык. Хотя пытался, да…
– Кто же тогда? – мне уже хотелось удовлетворить интерес.
– Петр Первый! – сказала Галина Борисовна.
– Это почему же? – удивился я такому повороту.
– А потому, что он все это придумал, распланировал и начал. А мы теперь ежедневно лишь следуем заданному им курсу, не замечая того.
– Так он же ничего не создал, ни картин, ни стихов, – не согласился я.
– Ну как же… А Летний Сад? А Петродворец с фонтанами? Без электричества между прочим…фонтаны-то били. А Петропавловка? Чем не микрокосм? – настаивала Галина Борисовна.
– Так это же не он создал, – продолжил я возражения.
– Он задумал. Другие конечно, реализовали, спланировали да отстроили. Царь сказал – значит встали и пошли строить.
– Так и народу ж сколько померло, – заметил я.
– Ну то я тебе для примера. Царям сложнее. Заметил, кстати, что Питер не сильно на остальную Россию похож? – ответила Галина Борисовна.
– Есть такое, – согласился я.
– А все потому, что не по законам Киевской Руси он создан. Даже церквей – таких как Исаакий, да Казанский на Руси и нет больше нигде.
– Также как и Спас, и Чесменская церковь. Мысль понятна. А вот скажем как отличить – несколько человек, все вроде про одно поют-рисуют, кто гений, а кто – нет? – тема меня увлекла.
– А тебе и не надо отличать. Жизнь сама все расставит. То задачка для критиков, так они за деньги работают. А ты – получай удовольствие, – успокоила меня женщина
– А если ошибется? – я не унимался.
– Жизнь-то? Нет. Ошибки быть не может. Лишь отставание во времени, – был ее ответ.
– Погодите, вот вы сказали, что Малевич создал супрематизм? – тема взяла меня глубоко, я даже нащупал в кармане ручку, но записывать было бы глупо и эту затею я оставил.
– Я сказала, что он его придумал, то есть надумал проще говоря, – поправила меня женщина.
– Но он же не один его думал? Там были группы, футуристы разные, Кандинский, например. В конце концов, Маяковский, – продолжал я спрашивать.
– А вот тут самое интересное. Помнишь, мы про стрелы говорили? – напомнила она.
– Да, – ответил я.
– Так вот представь острие, самое острие той стрелы. Представил?
– Да.
– Вот там, на острие-то – холодно и страшно. Там находиться иногда жутко, не то что думать. Потому легко и соблазнительно соскользнуть – поближе к оперению.
Свернули. На стенах располагались батальные полотна Верещагина.
– К тому же острие, оно тонкое, как иголочная головка. И на том острие места мало.